Археология и естественнонаучные методы. Сб. статей
Шрифт:
Нам осталось охарактеризовать лишь находки семян сорных растений, сопутствовавших культурным во всех исследованных образцах. Доля сорных растений в структуре макроостатков средневековой выборки в два с половиной раза выше, чем в коллекции дьяковского времени: 32,5 % против 12,6 % (табл. 1). Вдвое увеличилось и видовое разнообразие семян обнаруженных здесь сорняков, их перечень включает уже 46 таксонов различного уровня (ср. табл. 4 и 6). Правда, необходимо отметить, что в домонгольское время число видов почти соответствовало дьяковскому (23 таксона), а значительно расширилось лишь к XIV веку (44 таксона); но, возможно, здесь сказывается, как и в отношении культурных растений, недостаточная полнота ранней выборки.
Подавляющее большинство всех семян (40,1 %) принадлежат семейству маревых (Chenopodiaceae) и преимущественно — мари белой Chenopodium album. Характерно, что ее доля в коллекции почти такая же, как и в дьяковской. Далее в
На протяжении многих десятилетий основная информация о составе урожая в Древней Руси извлекалась из зерновых скоплений, которых в слоях древнерусских памятников обнаружено великое множество (Кирьянова, 1992). Однако главным недостатком всех этих поистине гигантских коллекций является невозможность проведения их корректной статистической обработки и, в первую очередь, — количественного анализа, поскольку объемы всех находок различны. Даже установление единой меры (или же фиксированного объема, например, в 10 или 20 мл) изучаемой части скопления — так называемой средней пробы (Пашкевич, 1991 в) — не решает проблемы. И основная причина здесь кроется в том, что любое скопление — не результат долговременного накопления, а сгоревший в пожаре продукт урожая одного сезона. Более того, не всего урожая, а лишь малой его части. Именно поэтому соотношение посевных культур в таких находках никоим образом не может характеризовать структуру урожая в целом ни для конкретного поселения, ни тем более — хронологического периода.
Еще один существенный изъян обнаруживается при попытке количественного анализа зерновых скоплений: невозможность подсчитать зерна проса или льна, которые часто находят спекшимися в комки. По этой причине такие культуры у некоторых исследователей просто полностью выпадают из расчетов [60] , что приводит, естественно, к искажению результатов. Так, например, просо, встречающееся на каждом втором памятнике лесной зоны домонгольской Руси, в известной книге Н.А. Кирьяновой вообще не попало в число сколько-нибудь значимых зерновых культур этого времени (Кирьянова, 1992. С. 12, 21; ср. табл. 3–4 и 5). Эта работа позволяет убедиться также и в крайне низкой информативности метода частотного анализа встречаемости зерен тех или иных сельскохозяйственных культур в зерновых скоплениях, который автор применяет для выяснения динамики изменения состава урожая в Древней Руси. Так, таблица 4, вопреки тексту, наглядно демонстрирует полное отсутствие каких-либо изменений в соотношении четырех ведущих злаков средневековья — ржи, пшеницы, ячменя и овса на протяжении шести столетий (Там же. С. 75).
60
А между тем, один маленький, объемом со спичечный коробок, комочек проса может содержать более двух тысяч зерновок.
Все сказанное не означает, что скопления зерна — это совсем непригодный источник для изучения древнего земледелия. Напротив, находки в скоплениях, благодаря хорошей сохранности, позволяют судить о биологических особенностях тех или иных видов, помогают удостовериться в правильности идентификации зерна, полученного флотацией (как это было показано на дьяковских материалах из Ростиславля), фиксируют появление новых культур в урожае. Кроме того, интересные данные можно получить для реконструкции каких-то частных особенностей быта древнего населения, ведения хозяйства, хранения продуктов и т. п. Единственное, что невозможно сделать, опираясь только на зерновые скопления, — это восстановить реальный состав урожая (подразумевая под этим, прежде всего, удельный вес в нем различных посевных культур), проследить динамику изменения его состава.
Публикуемые в настоящей статье археоботанические материалы, на мой взгляд, достаточно убедительно подтверждают этот тезис. Если о развитии земледелия в Ростиславле и его округе на протяжении более двух тысяч лет мы судили бы только по двум имеющимся зерновым скоплениям, то обязаны были бы признать, что во второй половине XIV века, как и в позднедьяковское время (т. е. около середины I тыс. н. э.), основой урожая была одна и та же культура — пленчатый многорядный ячмень. Именно он был главной составляющей каждого из скоплений, найденных на дьяковском городище и в средневековом городе (табл. 7). Мы, конечно же, получили бы некоторое представление и о других культурных растениях, но должны были бы согласиться с их незначительной ролью в урожае. И, как уже известно, оба вывода были бы ошибочными.
Для решения задач, связанных с палеоэкономическими реконструкциями, наиболее предпочтительной является другая категория археоботанических материалов — независимые выборки зерен и семян, полученные при флотации культурного слоя археологических объектов. Чтобы промывка слоя не превратилась просто в один из способов добычи зерна на поселении, а стала действенным инструментом создания случайных зерновых выборок, крайне важным является соблюдение единого стандартного объема почвенных проб [61] . Тогда мы получаем возможность изучать не только видовой состав древних растений, но и проводить сравнительный анализ насыщенности ими различных слоев и объектов как в пределах одного памятника, так и в более широких рамках — для археологических культур или даже эпох. Стандартизированные пробы помогают уловить в имеющемся материале «чужеродные» элементы: в частности, отличить остатки зерновых скоплений от зерна, более равномерно случайным образом представленного во всем слое. То есть вступает в силу некий «механизм самоочищения» выборки. Ничего подобного нельзя осуществить, если все пробы имеют разный объем; последнее, к сожалению, еще очень часто практикуется, и не только в отечественной археологии.
61
В лаборатории естественно-научных методов ИА РАН с 1988 года практикуется 10-ти литровый объем образцов культурного слоя для флотации.
Возвращаясь к средневековому Ростиславлю, хочу привлечь внимание еще к одной проблеме, связанной с интерпретацией археоботанических материалов, извлеченных из культурного слоя городов. Она касается правомерности прямой экстраполяции видового состава обнаруженных здесь зерновых находок на структуру урожая. С моей точки зрения, эти материалы в первую очередь характеризуют структуру зернового потребления городского населения и лишь косвенным образом — сельскохозяйственного производства ближайшей округи. Причем это потребление включает в себя не только обеспечение человеческой диеты, но и кормовой базы для животных, содержавшихся в городах (см. статью Е.Е. Антипиной в настоящем сборнике). Пока, к сожалению, убедительно обосновать этот тезис невозможно. Четкое подразделение двух этих направлений станет возможным, лишь когда в нашем распоряжении появятся значительные серии репрезентативных зерновых выборок из двух категорий памятников — городских и сельских.
На примере довольно скромной в количественном отношении зерновой коллекции из Ростиславля Рязанского нам удалось проследить некоторые изменения, произошедшие за сравнительно короткий отрезок времени. В домонгольский период археоботанический спектр этого города выглядит более взвешенным, чем в XIV веке (рис. 3). В поздней выборке овес становится безусловным лидером среди зерновых культур (почти 44 %) за счет сокращения удельного веса пшеницы и ячменя. Почти двукратное увеличение доли этой фуражной культуры (в первую очередь, для лошадей) могло быть вызвано возросшими потребностями города в связи с активизацией военных действий, вызванных как монгольским нашествием, так и участившимися междоусобицами ( Коваль , 20046. С. 13). Кроме того, автор раскопок, прослеживая резкую перемену в облике материальной культуры горожан, предполагает даже возможность смены населения во второй половине XIII века (Коваль, 2004а. С. 10). В этом отношении было бы интересно выяснить состав урожая на ближайших к городу селищах этого времени, но к сожалению, пока мы не располагаем подобными материалами. Коллекции из двух поселений, расположенных близ Москвы — Мякинино 1 и 2, не обнаруживают возрастания доли овса в земледельческих спектрах второй половины XIII–XV вв. в сравнении с домонгольским периодом, его производство сохраняется на прежнем уровне. Однако некоторое перераспределение посевных культур заметно и здесь: на первый план в посевах выходит рожь при десятикратном сокращении показателей проса (рис. 3). Примечательно, что в материалах Ростиславля обе эти культуры сохраняют свои значения.
Таким образом, исследованные археоботанические материалы позволяют прийти к заключению, что примерно в середине XIII века перемены коснулись как структуры урожая на сельских памятниках, так и зернового потребления в городах. Но шли они в разных направлениях и, не исключено, были вызваны разными причинами. При ограниченном круге археоботанических источников с многочисленных и функционально разнообразных памятников, все высказанные здесь предположения будут, наверное, еще долгое время оставаться лишь неподтвержденными гипотезами.