Архетипы – кто или что они? Шесть этапов внутреннего созревания

Leitmotiv данного произведения – это продемонстрировать читателю одну интересную модель периодизации. Сущность её состоит исключительно в архетипическом характере. Для прояснения последнего, достаточно вспомнить те ориентиры, которых придерживались другие составители возрастных моделей. Фрейд отталкивался от сексуальности и полового созревания; Выготский от кризисных состояний; Эльконин придерживался соотношения каждого выведенного периода с его предполагаемым местом в образовательной системе. Многих авторов можно было бы ещё перечислить, но от этого было бы мало толку, по крайней мере, из предвкушаемого, нам досталось бы только половина блюда, когда как остальной части предстояло бы быть смытой в глубокое жерло бессмысленности. Дело в том, что число возрастных периодов практически всегда у всех одно и то же: от шести до семи. Эта та «безвкусная» часть нашего лакомства, но вот что касается того кусочка, который всё-таки угодил в наши тенёта – это та самая особенность, из которой исходил каждый вышеописанный автор. Таковую же специфику хочу выделить и я; здесь нет смысла

выявлять какие-то новые периоды созревания личности, важность будет составлять только взаимоотношения уже известных отрезков роста с краеугольной для повествования идеей, коей я смело нарекаю архетипы.

Первым, кто постарался обусловить возрастную периодизацию архетипами был учёный Карл Юнг. Сформированная под его крылом школа аналитической психологии определяет четыре основные возрастные группы; хоть список периодов и усечён в сравнении с другими авторами, он всё же не страдает от заурядности. В фундамент каждого возрастного отрезка положено преодоление внутренних психических образований – архетипов. Выделенные Юнгом такие образы как Персона, Тень, Анима или Анимус и Самость являются законодателями нашей внутренней жизни и постепенное перевоплощение одного архетипа в другой как раз сподвигает личность к обновлению возрастного бытия. Другими словами, процесс роста описывается Юнгом как формирование Эго (минимальное использование Маски), потом интеграция Тени и уже затем интеграция Анимы/Анимуса вместе с заменой Эго Самостью (Бог внутри нас)1. На примере юнгианского онтогенеза, я постараюсь объяснить те же возрастные метаморфозы в свете немного других архетипов. Замена одних архетипов другими связана с тем, что выводимая мною классификация способна облечь собою куда как больший спектр моментов, ответственных за становление личности в контексте архетипического созревания. Говоря иначе, если аналитическая психология гласит, что Самость есть совокупность образов, по отношению к которым человек ощущает себя нуминозным (зависимым от чего-то божественного), то я же могу присовокупить к юнговскому Self2 ещё пару тройку данностей, а всё сакральное перенести на какое-то другое начало. И я говорю не о праздном перемешивании архетипических представлений, а об осмысленном и соотносимом с современным мировоззрением обновлении. Как-бы велики не были труды швейцарского психиатра, рано или поздно всему приходится пройти реабилитацию и восстановить свою актуальность; это-то последнее я и решил произвести написанием сих работы.

Во-первых, стоит начать, так сказать, с базиса – самого определения, что же называется архетипом. В классической развёртке, архетип – это структурный элемент коллективного бессознательного3. Более же полно и не без йоты собственных соображений, архетипом называется некое сочетание различных исторических переживаний, воплощённых в том или ином, символе, образе или аллегории. Обобщая эти две трактовки, получается, что на линии исторического развития архетип оказывается некоторой точкой, своего рода отмеряющим моментом, говорящим о завершении или начинании того или иного мирового процесса. Коллективная память на то и существует, чтобы по её остовам припоминать, что же происходило в определённую эпоху. Первыми делегатами этой коллективной памяти были различные традиции, ритуалы и обряды древних племён. Чем цивилизованнее становилось общество, тем сильнее изменялось представлений о коллективности; былые архетипы уже не могли скреплять человечество теми же крепкими узами, что и в прошлом, поэтому появилась неотложная потребность в переоформлении. Новым облачением для архетипов послужила более высокая форма духовности, связанная уже непосредственно с искусством и творчеством. Ею стала канва мифологии. Творение мифа приравнивалось к творению архетипа и необычность этой творческой креации состояла в том, что творец даже не подозревал, что создаёт архетипическую данность; ему скорее всего казалось, будто он занимается простой идеализацией какого-то исторического события, не более, но благодаря фактору неосознанности, мифологическая история превращалась в архетип.

По этой причине, аналитическая школа и провозгласила архетип дериватом бессознательной деятельности. Коллективное бессознательное – это универсум архетипов, как тех же различных мифологических историй. Важно отметить то, что архетип отражает собой не целую историю, а лишь её наиболее характерные черты. От частоты проявления каких-то характерных черт, мифы скорее становились сосудами, сберегающими поддерживающую их сущность – архетип. Без той или иной повторяющейся в каждом мифе характерности, к написанным историям никто бы так и глазом не повёл. Архетип представляется тем актуализирующим средством, без которого не то, что рассказ, но и действие, да даже сама манера существования человека оказывается ничтожной, бессмысленной и совершенно непривлекательной.

В совокупности, все эти особенные черты предстают этаким образом, который обязуется перекочёвывать из одного повествования в другое. Он не принуждает располагать своё бытие в мысли какого-то художника, писателя или, в целом, творца. Дело в том, что поскольку архетип воспринимается нами исключительно бессознательно, то и в творчестве он будет запечатляться неосознанно. Само собой, не каждое произведение довлеет обладать архетипическим содержанием. Большую роль в этом играет поддержание одного условия – это правильной персонификации. То, в каком конкретно образе мы являем потенциальный архетип, от этого и будет зависеть, сколь много особенностей он способен воплотить собою. Даже если и согласиться с рядом мнений, твердящих, что нет такого творения, которое не утаивало бы за собой нечто архетипическое, большая или меньшая замечаемость всё равно будет зависеть от количества зафиксированных в архетипе черт, наиболее часто отмечаемых в каждой эпохе и повторявшихся от одной исторической вехи к другой.

С этим введением, можно наконец перейти к той дерзновенной идее, которую я собираюсь проповедовать. Персонифицировались архетипы всегда по-разному: то обобщённость одних особенностей проявлялась чем-то женственным; в другом случае, уже чем-то демоническим; в третьем вообще нельзя было распознать похожесть на что-то уже известное и приходилось подключать изрядную долю воображения, порождая тем самым химер, вроде Духа, Бога, Даймониса и т. д. Современные приверженцы учения аналитической школы также не отказывают себе в желании создать какой-то новый архетип, считая, что переименовав и дополнив тот парой-тройкой черт, они получают абсолютно новое образование. Как по мне, всё это несусветная блажь! Вместо того, чтобы приходить к единству и малости, число архетипов неустанно градируется и становится всё больше. Современность больше начинает походить на язычество, где важно не что-то одно, а количественность, которая является ничем иным, как расщеплением изначального образа на составляющие. Можно ли сказать, что дополнительно выводимые черты новых архетипов лишь жалкая надуманность – я не решусь утверждать, но во мне крепнет невероятная уверенность, что в этой тенденции следует присмотреться к тому, как повела себя некогда сама история. Язычество имело место быть, спору нет, но позже, пьедестал правления заняли монотеистические религии (христианство, ислам и т. д.) По этому же примеру следует поступить и с архетипами; стремиться обусловить не дюжины бессознательных данностей, а наиболее меньшее их число. Ровняться на традицию монотеизма, да и в целом, на саму историю стоит уже по той простой причине, что архетипы – это стежки, связывающие историю и отдельную человеческую жизнь. Творимый архетип репрезентует не просто какое-то давнишнее происшествие, а переживания самого творца в тот период времени. И раз присущая всем архетипам специфика – это извечная повторяемость, то и подобный же повтор истории, как в случае с монотеизмом, обязан произойти снова.

Я решил бросить себе вот такой вот вызов – создать некую классификацию архетипов, дабы собранный набор был хоть и мал, но при этом, настолько содержателен, что смог бы отразить собою все прочие, существующие по сей день архетипы. Я не собираюсь творить миф или писать какую-то историю, оставим это беллетристике и новеллистам; моей же целью становится прояснить сущность, само ядро мифологем, чтобы с более глубоким пониманием которого, читатель наконец догадался, почему одно произведение его так сильно притягивает, а другое – так и гонит взгляд прочь. Дело именно в архетипическом подтексте и тех образах, что искусно в нём завуалированы.

Но спрашивается: «В чём же состоит искусность, когда речь идёт о пересказе истории?» Даже если автор и пытается осознанно скрыть прямоту слога, а определённых личностей он символически представляет какими-то иными образами, то неосознанно, ему не избежать привнесения в свои толки архетипического образчика. Чаще всего, архетипы описывались как сверхлюди (Ахилл, Одиссей, Тесей) или представлялись самими богами. Добавляемый в мифы элемент божественности отражал собою непознанность природы и интерес к натурфилософии. Поэтому боги античных времён переняли на свои амплуа характеристики природных явлений, будь то молния (Зевс), свет (Аполлон), огонь (Прометей) и т. д. Представление об архетипических началах в божественных лицах отождествима со слабой познанностью той природной сферы, которая присваивалась богу; слабость осознания какого-то события, катаклизма или стечения обстоятельств близка к тому же бессознательному. От этого архетип и помещён в область, именуемую коллективным бессознательным.

Культура не останавливалась в своём развитии и вскоре политеизм заменился монотеизмом, а впоследствии, реформация упразднила строгую догматику и человек почувствовал себя наконец более раскованным; теперь было не обязательно следовать прописным заповедям и творить дозволялось неприуроченно к теологии. Секуляризация Нового времени заменила монотеизм на монизм – на оправдание какого-либо бытия посредством всего одной, но основополагающей всё сущее essentia4. Секуляризованное мышление положило начало антирелигиозному творчеству, первыми эманациями которого стала литература далеко не религиозного манера. Конечно, частичкам былой теологии мало-помалу всё же удавалось проглядывать в строках нового творческого течения, но их концентрация катастрофически уступала тому уровню, столь долго поддерживаемому на протяжении большей части средневековья.

Вместо всесодержащего в себе всё и вся архетипа Бога на смену пришли Его множественные вариации, отражавшие собой не всеобъемлющие истины, но какие-то их малые феофании5. Припоминая повторяемость как истории, так вместе с ней и архетипов, наступила пора циклического возобновления языческого умонастроения. Такой склад ума нашёл своё место в секуляризованном творчестве, где роли богов заменили собой профанированные образы заурядных персонажей – самых, что ни на есть простых людей, со своим скромным бытом и общественными деяниями. Архетипическая закалка успешно перебралась на новую матрицу и уже в свете образов, что были отсечены от большинства чего-то религиозного, сконструировались основные типологии архетипов.