Архетипы – кто или что они? Шесть этапов внутреннего созревания
Шрифт:
Многие авторы любят делать упор в сторону познания мифологического прошлого, тех языческих пантеонов, существовавших ещё до нашей эры6. Но также есть и те, кто не брезгуют прибеганием к творениям, что не столь удалены от нас во временной хронологии. Анализу подлежат не только мифы, но и романы, чем доказывается, что архетип способен неосознанно присутствовать всюду. При объяснении своей классификации я также не буду фрондировать этой направленностью и часто буду указывать на поведение того или иного архетипа, отлично продемонстрированном в творчестве некоторых писателей. Чтобы для кого-то не было сюрпризом, что в каком-то месте я начну ссылаться на определённого автора, предлагаю заранее перечесть тот ряд, который будет использоваться при экзегезе архетипов: «Страдания юного Вертера» Гёте; «Нарцисс и Златоуст» Гессе; «Тошнота» Сартра.
Вот, кажется, и расставлены все точки… Теперь можно со спокойной совестью приступать к основной части, главную идею которой можно обозначить
Актуализация мифов
Как было сказано, мифы создавались вокруг архетипов, а те в свою очередь подпитывали саму мифологему. Эта связь напоминала отношения матери с сыном, где одно начало дарует жизнь своему детищу, а то впоследствии начинает поддерживать своего родителя. Но не стоит впадать в заблуждение, будто бы мифическая обёртка первичнее спрятанного в ней архетипа; не будь внутри нас изначальной идеи или того же платоновского эйдоса, никаких мифов, историй и сказаний так и не появилось бы. Благодаря творчеству, архетип высвобождается в письме или красках, в глиняном изваянии или мраморном постаменте. Фрейд говорил, что сновидения – это «царская тропа» к Богу и немного перефразированная трактовка Юнга будет здесь наиболее пригодной, выразить которую можно словами: «Активное воображение – это тот же царский путь к бессознательной божественности или же архетипам». Под «активным воображением» аналитическая психология принимает такой метод самопознания, когда в творческом порыве личность раскрывает в себе какие-то скрытые тенденции, которые без созидательности так и не были бы обнаружены. Точно такая же картина предстаёт и с мифами; так уж исторически сложилось, что именно мифологическому окоёму выпало стать зеркалом архетипических сущностей и с этим ничего не поделаешь, остаётся только определить основные категории мифов, их типы и на результате собранных сведений, распределить их по нужным полочкам. Но что же это за «полочки» такие, куда мы будем складировать знание о мифологемах? Ими-то и станет сформированная мною классификация архетипов.
Всего она начисляет в себе 6 начал: архетип Животного, Женственности, Мужественности, Андрогинности, Космичности и Времени. Эта пол дюжины психических конструктов выступит пакгаузмом для хранения мифологического прошлого. Распределение отдельных мифологических типов по «базам» представленных архетипов поможет лучше осознать то, почему же нас беспокоят именно те мысли, почему мы поступаем именно так, а не как-то иначе. Литература, связанная с темой архетипов, зачастую указывает на исследование мифологического прошлого с целью изучения античных божеств и на их анализе, заделать себе некую «линзу», через которую мы начнём смотреть на действительность. Я же решил пойти чуточку дальше. Кроме мифов и отыгрывающих в них свои божественные роли архетипов, каждое из начал – от Животного до Временного – дополнит ту самую «линзу» парой дополнительных моментов. Эти моменты будут оглашены в следующих главах, а пока что, приступим к упорядочиванию мифических пережитков.
Мифология Животного
Начало животности обобщает собою все мифы, связанные с инициациями, посвящениями в тайные обряды и процессами становления зрелой личности. Также прибавим сюда такие категории как тотемические, культовые и териоморфные. Теперь о каждом в отдельности.
Стоит начать с конца и постепенно пододвигаться к началу, – мифам инициации, – так как категория посвящения всё же оказывается более существенной для архетипа Животного; остальные три типа мифов соотносятся с первым скорее как производные или акциденции. В самом начале я говорил, что внутри человек переживает то же самое, что некогда случилось вовне; личная история идёт по стопам мировой, поэтому, если и сопоставлять процесс созревания Животного архетипа с каким-то историческим пластом, то располагающей для этого платформой оказываются египетские мифы. Египтяне, в противовес полностью очеловеченным богам Греции, представляли божеств в свете антиномии человеческого и животного. Каждый бог был способен оборачиваться своей животной половинкой и благодаря этой оборотности, египетские верования сохраняли тот былой функционал, которым некогда славились культовые и тотемические мифы шаманизма, о которых я расскажу чуть далее.
Культовые мифы – это сборник социальных традиций. Все когда-либо существовавшие обряды, экстравагантные ритуалы и техники экзальтирования – всё это часть самой этиологии культовых мифов. Культовая мифологема позволяла отследить преображение общественной культуры, и, вместе с чем, перебрасывала внимание на попытки объяснить особенности уже существующих форм жизни. Последними были избраны животные и толкования их бытия. Эволюционные гипотезы и экзистенциальные оправдания привели к тому, что та часть фауны, которую нельзя было как-то полно изъяснить, начала сакрализовываться
Культовый миф повторяет ту же ситуацию, назревшую некогда в Древней Греции. Малые знания о природе персонифицировались богами и представлялись чем-то чисто трансцендентным; такой же сценарий раскрутился и в случае с культовыми мифами. Только вместо божественных пантеонов, человек шествовал по пути пока ещё более примитивному, не имеющему одной лишь теоретической основы; на этом тракте требовалась некоторая практичность, чтобы уж наверняка избавиться от той слабинки, по причине которой так и не удавалось продвинуться в познании животной среды. Практицизм вышел вторым мифологическим типом – тотемическим. Тотемы животных, камлания, сопровождавшиеся одеванием на себя масок с тем или иным животным представителем – это был звучный горн в честь культуры шаманизма.
Достойнейшими посланниками инициаторских мифов были волхвы, знахари и мудрецы, отвечавшие в племени за связь с духовным миром. Это была та пора общественного устройства, когда высшей властью наделялся не столь вождь, как шаман, потому как первый не мог общаться с миром духов, а какой-нибудь сумасбродный отшельник из вигвама почитался в два, а то и в три раза больше племенного главы. Связывалось же это как раз из-за возможности вести метафизические беседы с потусторонностью. Область духовности, как и религиозная настроенность народных масс, обладали куда большим могуществом, нежели владычествование над объективной реальностью, от чего в шамане начинали усматривать провидца истины и божественного закона.
Главным же примечанием культовых мифов становится их инициаторсво юных neophytos7 в потусторонние пространства. Поскольку культы и обрядность родились в излучине шаманизма, то они и продолжили держаться намеченного течения. Поток шаманских практик поставил перед человеком вопрос: чем отличается посвящённый в таинства от мирского профана? Антиномия эзотеричности – экзотеричности отошла вспять, стоило добавить к ритуалам такие элементы, которые в повседневной жизни, никто бы в здравом уме не стал добавлять. Причина столь радикального отказа от совмещения духовной жизни с жизнью мирской связана с самоистязающими процедурами. Таковы были первые аскетические практики: шаман прохаживался босыми ступнями по раскалённым углям; купался в озёрах при тридцатиградусном морозе; наполнял своё тело токсичными веществами и принимался входить в экстатический транс. Это и многое другое было неотъемлемыми испытаниями для проверки: действительно ли тот чудаковатый тип является шаманом.
Складывая мозаику из исторических хроник, можно проследить такую связь, что стадия шаманизма дала толчок тем же аскетическим и метафизическим идеям, выраженным уже более умеренно. Аскеза воплотилась в сдержанности восточной мудрости, а отвлечения в иные реалии превратились в трактаты античных философов. Каждый аспект шаманизма нашёл свою реинкарнацию в будущем, но прежде, чем настали все эти метаморфозы, человечеству требовалось изжить уже имеющуюся перед ним перспективу. Ведь что толку заниматься столь пытливым изнурением, если оно лишено какого-то более глубокого смысла? В те времена, если кто и сказал бы, что все эти шаманские традиции – результат бессознательного влияния архетипа Животного, того сочли бы не то, что смехотворным малым, но могли и вовсе на кол посадить, ибо что за дерзость, посягать на отношения с духами столь дерзновенными домыслами! Однако, всё именно так и обстояло.
Исторически, эпоха архаических практик соответствует развитию в человечестве модели архетипического Животного. В отдельно же взятой личности, та же животность обосновывалась какой-то жизненной переменой, вступлением в какую-то общину, семейство или организацию. А главное предназначение Животного состояло в открытии психического мира. Животное – это и первый архетип, и в то же время, ключик, отпирающий ставни со всех остальных начал. И не стоит думать, что схождение с архетипами Женственности или Мужественности будет походить на миленькую беседу; первоначальное отношение с нашими внутренними образами высекается с весьма острыми углами и грубыми гранями. Поначалу, общение с каждым из архетипов будет походить на нечто вроде обуздания, непростое покорение всё противящейся нашей воле сущности, но чем дольше и напористее мы окажемся в своём желании постичь внутреннего духа, тем податливее будет становиться и сам образ. Сначала, всякий архетип оказывается скорее не другом, а демоном, всё донимающим нас и с превеликой радостью просовывающий нам палки в колёса.