АРХИЛЕПТОНИЯ
Шрифт:
А теперь он стоял почти в полной темноте справа от меня — огромный, взрослый, совсем потерянный. И слёзы так же текли по его щекам.
Думай о добре! Думай о добре! Думай о добре!
Я не знал, о чём он думает. Но надеялся, что о маме.
Мы не чувствовали ног. Мы, если честно, уже с трудом держались на этих самых ногах. А служба всё продолжалась, и мы всё больше погружались в коллективный эгрегор, сами того не подозревая.
Уже тогда я что — то почувствовал.
Что — то или кто — то кроме монахов и паломников
Я почувствовал это в шевелении воздуха вокруг нас, в колыхании теней и отсветов под куполами храма. Я отвлекался несколько раз от молитвы, всматриваясь, озираясь, пытаясь рассмотреть что — то, сам не зная что. В какой — то момент показалось что вижу что — то вроде двойного изображения — над головами и плечами монахов и паломников колыхались еле уловимые контуры, как бы дублирующие силуэты склонившихся в коллективной молитве в центре церкви перед алтарём. Эти контуры были похожи на людей в густом тумане.
Потом видение исчезло: я отвлёкся на кого — то рядом со мной. Это старенький паломник закашлялся, и мне пришлось помочь ему отойти и присесть на скамейку. Служба казалась бесконечной, но физическая усталость не могла омрачить радости, которую я испытал. Радости очищения слезами!
И мы справились!
Солнце взошло над Грецией и выглянуло из — за горы. Оно ворвалось в полумрак храма через цветные витражи под куполами, и дева Мария улыбнулась нам с древних икон. И мы почувствовали себя дома. Всё оказалось таким родным, будто это был далеко уже не первый наш молебен в этой древней церкви с этими вчера ещё незнакомыми мужчинами, говорящими на эллинском языке.
Каким вкусным оказался монастырский хлеб! Какой сладкий репчатый лук, который греки смачно откусывают, как мы откусываем спелые осенние яблоки! Как вкусна жареная макрель, добытая монахами накануне прямо в бухте напротив! Какое весёлое монастырское мускатное вино, рецепт которого монахи хранят уже тысячу лет! Какие родные лица бородатых монахов и уважительно тихо переговаривающихся паломников! Какое счастливое то наше первое воскресенье в монастыре!
Христос — то, оказывается, воскрес!
Монах и ангел
Жизнь в монастыре для нас была по — своему простой и одновременно сложной.
Простой — потому что здесь всё было упорядоченно, время текло по византийскому календарю, всё подчинялось выверенному чёткому расписанию, строгим религиозным обычаям, многовековым традициям, внутримонастырскому уставу. Как в армии! Порядок вещей годами, десятилетиями и даже веками почти не менялся. Менялись только люди. Паломники приходили и уходили. Появлялись новые монахи, в основном из постоянных паломников, полюбивших монастырь всем сердцем и узревших единственный надёжный и правильный путь к Богу через монашество.
Монахи уходили тоже. Умирали старики, некоторые уже даже разучились разговаривать — так близко они подошли к заветной цели, так много времени уделяли молитве и религиозным духовным практикам, так глубоко погрузились в эгрегор. Старики часто умирали с улыбкой. Многие — в возрасте далеко за 100 лет. Смерть была самой прямой дорогой к Богу, и осознание собственной смерти было для них радостным. Они ждали смерть, они её не боялись. За земной чертой их ждал Бог. Только умерев они могли наконец — то с ним встретиться. Сохранились даже фотографии улыбающихся в гробу монахов.
За сотни лет очень немногие монахи ушли в другие монастыри, и почти никто не ушёл в мир. Где угодно это могло случиться, но только не в этом монастыре. Местный конфессионер Патер Г, который немного помогал и общался с нами, когда нам это было необходимо, рассказал поучительную легенду — притчу. Рассказал в связи с тем, что брат должен был остаться в монастыре на три месяца, а это подразумевает определённую ответственность всего коллектива за него и ответственность его самого перед братьями.
Невозможно гостить в монастыре месяцами. Непозволительно. Паломники приходят на несколько дней и уходят. А если ты остался надолго, значит, тебе это надо. Тебе будут рады и примут как брата. Но нужно работать. Нужно получить послушание от настоятеля. Нужно молиться. Нужно учиться.
И нужно подумать о будущем.
Одной из логичных, по их мнению, опций было стать монахом. А зачем же тогда оставаться в монастыре, если не думать об этом и не строить соответствующих планов? В общем, нас прощупывали, пытаясь понять, как относиться к нам — как к гостям или как к семье?
Итак, Патер Г рассказал притчу, а притча была особенная и для монахов трепетно важная. Он, очевидно, любил её рассказывать, так как весь аж светился изнутри в ходе повествования, и мы явно были уже не первыми слушателями.
Притча
Был монах. Он служил Богу верно и беззаветно. Он любил Бога всем сердцем и провёл уже полжизни в монастыре. Была только одна женщина в целом мире, которую он любил, — его мать. И вот однажды в монастырь пришёл странник и стал спрашивать — кто здесь сын такой — то из такой — то деревни. Монах услышал и понял, что странник ищет его.
«Тяжело заболела твоя мать. Очень тяжело», — сообщил странник монаху.
Залился монах слезами — так он любил свою мать. И решил он тогда идти к ней. Чтобы остаться с ней, чтобы помогать и облегчить ей старость. Но для этого надо было уйти из монастыря, уйти в мир насовсем, перестать быть монахом. Выбор был страшно мучительным, и никак он не мог решиться.
И обратился монах за советом к настоятелю, как всегда обращался в трудные минуты.