Архипелаг двух морей
Шрифт:
Когда Гера Шариков впервые появился в нашем лагере, на нем была куртка-«канадка», испачканная настолько, что ее изначальный цвет невозможно было узнать, а из-под куртки виднелся роскошный мохеровый свитер.
– Зачем вы привезли столько геологов?
– сказал он мне, знакомясь.
– Отправьте их в Ленинград! Спросите меня, и я вам все покажу. Завтра и поедем!
Себя он в разговоре иногда называл траппером, а дикого оленя - карибу.
Позже, когда мы узнали его лучше, он оказался добрым парнем, готовым бескорыстно прийти на помощь. Ну, скажем, не совсем бескорыстно, а за похвалу или за возможность похвастаться. Ему действительно везло, но это была невезуха» игрока, а удачливость мастера, знающего свое дело и не боящегося работы. («Парню», впрочем, порядочно уже было за сорок.)
В тот сезон Гера действительно снова поехал на Фаддеевский, взяв в напарники новичка, только что демобилизованного солдата. Зимой напарник - «ассистент», по выражению Геры, - отморозил пальцы на ноге. Началась гангрена. Добраться до людей не было возможности, и Гера, остро отточив топор и напоив напарника до потери сознания специально изготовленной брагой, благополучно отрубил три пальца (оперировал, как выразился Гера, под общим наркозом). Сейчас «ассистент», почти двухметровый парень с детским, простоватым лицом, ходит за Герой, как собачка. На нашем прощальном ужине, я заметил, он потянулся за стаканом.
– Стоп!
– тихо сказал Гера.
– Разве я не говорил тебе, что алкоголь - враг спортсмена?
Осенью, встретившись с Герой на Балыктахе, в самом рыбном месте, мы, наконец, увидели его знаменитый вездеход. Это было древнее сооружение, чуть ли не связанное веревочками. Я пошутил, что Гера, возможно, единственный владелец личного грузового транспорта в Советском Союзе.
– Я его и не покупал, - ответил Гера.
– Я горелую коробку в тундре нашел, полгода окалину шкрябал, потом два лета детали по свалкам искал, в керосине отмачивал, пилил, точил...
Николай Васильевич Пинегин писал: «...необходимость быть готовым к чрезвычайным лишениям и трудностям, непрерывной, день за днем, без малейшего отдыха, работе, в результате чего промыслы на островах поставлены в условия пополнения кадров не людьми средней силы и работоспособности, но отмеченными или особенной настойчивостью, или склонностью к кочевой, полной увлекательности и опасностей жизни». С известными оговорками такое положение сохранилось и теперь. Рискуя прослыть консерватором, я выскажу мнение: не нужно спешить с оснащением промысловиков современными техническими средствами. Их работа тяжела? Но ведь никто не заставляет становиться охотником, это занятие вполне добровольное. «Охотников много просится на острова, - говорит дядя Коля.
– Но собак нет, разучились собак воспитывать. Без собаки - ни охотиться, ни прожить». Крайне необходимо создавать средства, обеспечивающие безопасность труда охотника и облегчающие его быт. Но, если предоставить любому желающему эффективное механическое устройство, способное функционально заменить ездовую собаку, очень скоро промышлять на Новосибирских островах станет нечего.
«Наблюдения над развитием органической жизни в северных краях представляют существеннейшее значение для естественных наук»
Фраза, вынесенная в заголовок, принадлежит доктору А. А. Бунге. Дело далеко не только в том, что жизнь тундры открыта взгляду наблюдателя (попробуйте разглядеть, например, что происходит за зеленой стеной джунглей). Животный мир Севера беден количеством представителей - энергетические ресурсы тундры ограниченны, и нет многообразия «экологических ниш», ведущего к пестроте животного населения, - тем обнаженнее, нагляднее взаимоотношения. Чем меньше неизвестных, тем легче - относительно!
– решить уравнение. А самое поразительное - это изобретательность, которую проявляет природа, чтобы выработать у животных способы защиты от экстремальных условий Арктики. (Впрочем, условия экстремальны лишь с нашей точки зрения, для белого медведя экстремально лето в ленинградском зоопарке.)
Даже дошкольники знают, что зимой обитатели Севера белеют. Но задумывались ли вы, каков механизм этого процесса? Вероятно, для зоолога это - азбука, но я долго рылся в книгах, пока не установил, что минусовая температура стимулирует функцию щитовидной железы, направленную на окисление пигмента меланина.
А мех? Северный олень лежит на снегу, а снег под ним не тает. Полная теплоизоляция. Каждый волос оленьей шкуры (без лупы видно) - это полая трубка, заполненная воздухом. Мех оленя не имеет большой ценности, но своего хозяина он греет великолепно. Под моржом лед тает, если морж долго лежит неподвижно на льдине, даже образуется канава с водой. Но моржа это не беспокоит: теплоизоляцию обеспечивает огромный слой жира. Чем мельче зверь, тем выше относительная величина поверхности тела, приходящаяся на единицу объема, тем выше, следовательно, теплоотдача и тем более теплой должна быть шуба. Значит, самый лучший мех должен быть у самого маленького, у лемминга например. Но это практически невозможно. Хотя бы потому, что век лемминга слишком короток, а рацион слишком скуден и однообразен. Поэтому для лемминга придумано другое средство - он проводит зиму, не появляясь на дневной поверхности. «Поистине, - как писал М. В. Ломоносов, - натура тем паче всего удивительна, что в простоте своей многохитростна».
Северные олени
В коже обитателей Арктики мало капилляров, чем обеспечивается снижение теплоотдачи, а собственная температура конечностей близка к нулю. В противном случае ноги вмерзали бы в снег.
Летом все звери Арктики отличаются повышенным обменом веществ - необходимо за короткий срок накопить большой запас энергии. Зимой, когда пополнение таких запасов затруднено, белая медведица ложится в берлогу.
Природа в состоянии изобрести еще множество приспособительных «механизмов», но может ничего не изобретать, а заменить их способностью мигрировать.
«Великие стада лосей переходят со Святого Носа по льду на Ляховские острова, - писал академик Паллас сто шестьдесят лет тому назад.
– Их следы простираются в ширину от 5 и даже до 10 верст». Лосями академик называл северных оленей, наблюдения относительно ширины полосы следов относятся, правда, не к району Святого Носа, а к Чукотке. Олень, конечно, не типичный мигрант, поскольку путь его не очень далек - всего лишь в северные, материковые районы Якутия, в лесотундру, где морозы еще сильнее, чем на островах, зато ягельники богаче и легче копытить снег. Интересно, что часть стада не уходит на зиму на материк. Кто эти «домоседы» - ослабленные особи или, наоборот, наиболее приспособившиеся к условиям островов?
Песец идет за оленьим стадом. Он не нападает на оленя, но ждет, что вдруг больное или раненное охотником животное упадет. (Так же он следует за белым медведем, рассчитывая на остатки медвежьего пира.) Но главный расчет не в этом: олень раскопает снег, и будет легче поймать лемминга. Белая куропатка боится песца, но тоже тянется к копытящим снег оленям. Ее, правда, интересуют не лемминги, а почки кустарников... Цепочка едина, и вырвать из нее нельзя ни одно звено. Кстати, олень никогда не станет раскапывать снег там, где под ним нет пищи. Какой «рентген» помогает ему видеть сквозь сплошную, однообразную толщу снега, где находятся ягельники?
Ученым, изучающим окружающую среду, нужны «чистые», не измененные вмешательством человека экологические системы как эталоны, с которыми можно сравнивать. Где еще можно найти таковые, кроме как на островах? Новосибирские острова не включены в перспективные планы создания заповедников на Крайнем Севере. Природа их, очевидно, не считается уникальной. Здесь не «родильный дом» белых медведей, как на острове Врангеля, и не местообитание крупнейшего в мире стада оленей, как на Таймыре. Я и не призываю к организации заповедника на Новосибирских островах, этот вопрос должны решать профессионалы. Я - за бережное отношение, и только.