Архипелаг ГУЛАГ. 1918-1956: Опыт художественного исследования. Т. 3
Шрифт:
Ну, кончать Архипелаг — надо или нет? Или он — навеки? Сорок лет он гнил в нашем теле, — хватит?
Нет, оказывается! Нет, не хватит! Мозговые извилины напрягать — лень, а в душе и вовсе ничего не отзванивает. Пусть Архипелаг ещё на сорок лет останется, а мы займёмся Асуанской плотиной и воссоединением арабов!
Историкам, привлечённым к 10-летнему царствованию Никиты Хрущёва, когда вдруг как бы перестали действовать некие физические законы, к которым мы привыкли; когда предметы стали на диво двигаться против сил поля и против сил тяжести, — нельзя будет не поразиться, как много возможностей на короткое время сошлось в этих руках и как возможности эти использовались лишь словно бы в игру, в шутку, а потом покидались беспечно. Удостоенный первой после Сталина силы в нашей истории — уже ослабленной, но ещё огромной силы, — он
Ничего никогда он не доводил до конца — и меньше всего дело свободы. Нужно было натравить его на интеллигенцию? — ничего не было проще. Нужно было его руками, разгромившими сталинские лагеря, — лагеря же теперь и укрепить? — это было легко достигнуто! И — когда?
В 1956 году — году XX съезда — уже были изданы первые ограничительные распоряжения по лагерному режиму! Они продолжены в 1957 году — году прихода Хрущёва к полной безраздельной власти.
Но сословие Практических Работников ещё не было удовлетворено. И, чуя победу, оно шло в контратаку: так жить нельзя! Лагерная система — опора советской власти, а она гибнет!
Главное воздействие, конечно, велось негласно — там где-то за банкетным столом, в салоне самолёта и на лодочной дачной прогулке, но и наружу эти действия иногда прорывались — то выступлением «депутата» Б. И. Самсонова на сессии Верховного Совета (декабрь 1958): заключённые-де живут слишком хорошо, они довольны (!) питанием (а должны быть постоянно недовольны…), с ними слишком хорошо обращаются. (И в «парламенте», не признавшем свою прежнюю вину, никто, конечно, Самсонову не отповедал.) То — сокрушительной газетной статьёю о "человеке за решёткой" (1960).
И поддавшись этому давлению; ни во что не вникнув; не задумавшись, что не увеличилась же преступность за эти пять лет (а если увеличилась, то надо искать причин в государственной системе); не соотнеся эти новые меры со своею же верой в торжественное наступление коммунизма; не изучив дела в подробностях, не посмотрев своими глазами, — этот проведший "всю жизнь в дороге" царь легко подписал наряд на гвозди, быстро сколотившие эшафот в его прежней форме и прочности.
И всё это произошло в тот самый 1961 год, когда Никита сделал ещё один, последний лебединый порыв вырвать телегу свободы в облака. Именно в 1961 году — году XXII съезда — был издан указ о смертной казни в лагерях "за террор против исправившихся (то бишь, против стукачей) и против надзорсостава" (да его и не было никогда!) и утверждены были пленумом Верховного Суда (июнь 1961) четыре лагерных режима — теперь уже не сталинских, а хрущёвских.
Всходя на трибуну съезда для новой атаки против сталинской тюремной тирании, Никита только-только что попустил завинтить и свою системку не хуже. И всё это искренне казалось ему уместимым и согласуемым!..
Лагеря сегодня — это и есть те лагеря, как утвердила их партия перед XXII съездом. С тех пор такими они и стоят.
Не режимом отличаются они от сталинских лагерей, а только составом заключённых: нет многомиллионной Пятьдесят Восьмой. Но так же сидят миллионы, и так же многие — беспомощные жертвы неправосудия: заметены сюда, лишь только б стояла и кормилась система.
Правители меняются, Архипелаг остаётся.
Он потому остаётся, что этот государственный режим не мог бы стоять без него. Распустивши Архипелаг, он и сам перестал бы быть.
Не бывает историй бесконечных. Всякую историю надо где-то оборвать. По нашим скромным и недостаточным возможностям мы проследили историю Архипелага от алых залпов его рождения до розового тумана реабилитации. На этом славном периоде мягкости и разброда накануне нового хрущёвского ожесточения лагерей и накануне нового уголовного кодекса сочтём нашу историю оконченной. Найдутся другие истории — те, кто, по несчастью, знает лучше нас лагеря хрущёвские и послехрущёвские.
Да они уже нашлись: это Святослав Караванский и Анатолий Марченко. [133] И будут ещё всплывать во множестве, ибо скоро, скоро наступит в России эра гласности!
Например,
133
С. Караванский. «Ходатайство». Самиздат, 1966; А. Марченко. "Мои показания". Самиздат, 1968.
Однако, Марченко описывает только Дубровлаг, куда ныне стянуты политические со всей страны. Ко мне же стёкся материал по лагерям бытовым, из разных мест — и перед авторами писем я в долгу, не должен смолчать. И в долгу вообще перед бытовиками: я мало уделил им во всей толще пройденной книги.
Итак, постараюсь изложить главное, что мне известно о положении в современных лагерях.
Да каких «лагерях»? Лагерей– то нет, вот в чём важная новинка хрущёвских лет! От этого кошмарного сталинского наследия мы избавились! Порося перекрестили в карася, и вместо лагерей у нас теперь… колонии (метрополия — колонии, туземцы живут в колониях, так ведь и должно быть?). И стало быть, уже не ГУЛаг, а ГУИТК (ну, да памятливый читатель удержал, что и так он назывался когда-то, всё уже было). Если добавить, что и МВД у нас теперь нет, а только МООП, то признаем, что заложены все основы законности и не о чем шум поднимать. [134]
134
Интересно, как при публичных и неизменных похвалах деятельности этого учреждения, оно с каким-то внутренним поиском никак не может долго оставаться в шкуре одного названия, что-то тяготит его, всё время должно оно переползать в обновлённую шкуру. Так получили мы и МООП. Кажется — совсем ново, правда, очень свежо для слуха? Но ехидный язык непременно обманет и выдаст. Министерство-то получилось охраны, то есть охранка? Вот рок названий! Куда от них уйти?
Так вот, режимы введены с лета 1961 года такие: общий — усиленный — строгий — особый (без «особого» мы никуда с 1922 года…). Выбор режима производится приговаривающим судом "в зависимости от характера и тяжести преступления, а также (якобы) от личности преступника". Но проще и короче: пленумами Верховных судов республик разработаны перечни статей уголовного кодекса, по которым и видно, кого куда совать. Это — впредь, это — свежеосуждаемых. А то живое население Архипелага, кого хрущёвская предсъездовская реформа застигла на Архипелаге — в "зазонном содержании", бесконвойными и на облегчённом режиме? Тех «рассмотрели» местные народные суды по перечням статей (ну может быть ещё по ходатайствам местных оперов) — и рассовали по четырём режимам. [135]
135
А как учитывалась при этом степень «исправленности» данного преступника? Да никак, чту мы — электронные машины, что ли! Мы не можем всего учесть!
Эти метания так легки и веселы на верхней палубе! — вправо руль на девяносто! влево руль на девяносто! — но каковы они грудным клеткам в немом и тёмном трюме? Года 3–4 назад сказали: обзаводитесь семьями, домами, плодитесь и живите — вас уже греет солнце наступающего коммунизма. Ничего плохого вы с тех пор не совершили, вдруг — лай собак, хмурые цепи конвоиров, перекличка по делам, и семья ваша осталась в недостроенном доме, а вас угоняют за какую-то новую проволоку. "Гражданин начальник, а — хорошее поведение?… Гражданин начальник, а — добросовестный труд?… Кобелю под хвост ваше хорошее поведение! Кобелю под хвост ваш добросовестный труд!.."