Архипелаг ГУЛАГ. 1918-1956: Опыт художественного исследования. Т. 3
Шрифт:
Правда, на Севере для "занятых на особо-тяжёлых работах" выписывают некое дополнительное питание. Но уже зная острова, знаем мы, как в тот список трудно попасть (не всё тяжёлое есть "особо-тяжёлое") и что губит "большая пайка"… Вот Пичугин, "пока был пригоден, намывал по 40 кг золота за сезон, перетаскивал за день на плечах по 700–800 шпал, — но на 13-м году заключения стал инвалидом — и переведён на униженную норму питания". Неужели, спрашивает, у такого человека стал меньше размер желудка?
А мы вот как спросим: этот один Пичугин своими сорока килограммами золота — сколько дипломатов содержал? Уж посольство в Непале — всё полностью! А у них там — не униженная норма?
Из разных мест пишут: общий голод, всё впроголодь. "У многих язва желудка, туберкулёз". Иркутская область: "У молодёжи — туберкулёз, язва желудка". Рязанская область: "Много туберкулёзников".
И уж вовсе запрещается что-либо своё варить или жарить, как это разрешалось в Особлагах. Да и — из чего?…
Вот та древняя мера — Голод, — какой достигнута управляемость нынешними туземцами.
А ко всему тому — работа, с нормами увеличенными: ведь с тех пор «производительность» (человеческих мускулов) выросла. Правда, день — 8-часовой. Те же бригады: зэк погоняет зэка. В Каликатках убедили 2-ю группу инвалидов идти на работу, обещая за то применить к ним «двух-третное» освобождение, — и безрукие, безногие кинулись занимать посты 3-й инвалидной группы, — а тех погнали на общие.
Но если не хватает всем работы, но если короток рабочий день, но если, увы, не заняты воскресенья, если труд-чародей отказывается нам перевоспитать эти отбросы, — то ведь ещё остаётся у нас Чародей — режим!
Пишут с Оймякона и из Норильска, с режима особого и с режима усиленного: всякие собственные свитеры, душегрейки, тёплые шапки, уж о шубах нечего и говорить — отбираются! (Это 1963 год! 46-й год эры Октября!) "Не дают тёплого белья и не дают ничего тёплого надеть под страхом карцера" (Краслаг, Решёты). "Отобрали всё, кроме нательного белья. Выдали: кителёк х/б, телогрейку, бушлат, шапку-сталинку без меха. Это на Индигирке, в Оймяконском районе, где сактированный день — 51є".
Правда же, как забыть? После Голода кто ещё может лучше управить живое существо? Да Холод, конечно. Холод.
Особенно хорошо воспитывает особняк — особый режим, там, где "ООРы и майоры" по новой лагерной поговорке. (ООР — Особо-Опасный Рецидивист, штамп местного суда. [137] ) Прежде всего введено полосатое рубище: шапочка «домиком», брючки и пиджачок — широкополосые, синие с белым, как из матрасного материала. Это придумали наши тюремные мыслители, юристы Нового Общества, — они придумали это на пятом десятилетии Октября! в двух третях XX века! на пороге коммунизма! — одеть загнанных своих преступников в клоунские шкуры. (Изо всех писем видно, что эта полосатость раздосадовала и уязвила сегодняшних двадцатипятилетников.)
137
Ещё одно сокращение прежних годов всё недосуг привести: что такое ОЛЖИР?! Особый Лагерь Жён Изменников Родины (был и такой).
Вот ещё об особом режиме: бараки в решётках и на замках; бараки подгнивают, зато построен кирпичный вместительный БУР (хотя, кроме чифиря, в лагере не осталось и нарушений: нет ни скандалов, ни драк, ни даже карт). По зоне — передвижение в строю, да так, чтобы в струночку, иначе не впустят, не отпустят. Если надзиратель выследит в строю курение, — бросается своей разжиревшей фигурой на жертву, сбивая с ног, вырывает окурок, тащит в карцер. Если не вывели на работу, — не вздумай прилечь отдохнуть: на койку смотри как на выставку и не притрагивайся до отбоя. В июне 1963 года поступил приказ выполоть вокруг бараков траву, чтоб и там не лежали. А где трава ещё осталась — дощечка с надписью: лежать запрещается (Иркутская область).
Боже, как знакомо! Где это мы читали? Где это мы совсем недавно слышали о таких лагерях? Да не бериевские ли Особлаги? Особ — Особ…
Особый режим под Соликамском: "малейший шумок — в кормушку суют стволы автоматов".
И конечно везде любой произвол с посадкою в ШИзо. Поручили И-ну грузить автомашину плитами (каждая — 128 кг) в одиночку. Он отказался. Получил 7 суток.
В мордовском лагере в 1964 один молодой зэк узнал, что кажется в Женеве и кажется в 1955 году подписано соглашение о запрещении принудительного труда в местах заключения, — и отказался от работы! Получил за свой порыв — 6 месяцев одиночки.
Всё это и есть — геноцид, пишет Караванский.
А левые лейбористы возьмутся назвать это иначе? (Боже мой, не цепляйте вы левых лейбористов! Ведь если они останутся нами недовольны — погибла наша репутация!..)
Но что ж всё мрачно да мрачно? Для справедливости дадим оценить режим молодому Практическому Работнику, выпускнику Тавдинского училища МВД (1962): "Раньше (до 1961) на лекциях по десять надзирателей стояло — не могли справиться. Сейчас — муху слышно, друг другу делают замечания. Боятся, чтоб их не перевели на более строгий режим. Работать стало гораздо легче, особенно после Указа (о расстреле). Уже к паре применили. А то бывало придёт на вахту с ножиком: берите, я гада убил… Как работать?"
Конечно, чище стал воздух. Подтверждает это и учительница колониальной школы: "За хихиканье во время политбесед — лишение досрочного освобождения. Но если ты актив, то будь хоть хам из хамов, лишь следи, чтобы другой не бросил окурка, не был в шапке, — и тебе работа легче, и характеристика лучше, и окажут потом помощь в прописке".
Совет Коллектива, Секция Внутреннего Порядка (от Марченко узнаём расшифровку: Сука Вышла Погулять), — это как бы дружинники, у них красная повязка: не проходи мимо нарушений! Помогай надзирателям! А Совет имеет право ходатайствовать о наказаниях! У кого "статья третътся" (применимы две трети) или «половинится» — непременно надо идти помогать СВП, иначе не получишь «условно-досрочного». У кого "статья глухая" — не идут, им не нужно. И. А. Алексеев пишет: "основная масса предпочитает медленную казнь, но в эти советы и секции не идёт".
А мы уже начинаем воздух ощущать, правда? Общественная деятельность в лагере! Какие лучшие чувства она воспитывает (холуйство, донос, отталкивание соседа), — вот и светлая лестница, ведущая в небо исправления. Но и как же она скользка!
Вот из Тираспольского ИТК-2 жалуется Олухов (коммунист, директор магазина, сел за злоупотребление): выступил на слёте передовиков производства, кого-то разоблачал, "призывал заблудившихся сынов Родины к добросовестному труду", зал ответил громкими аплодисментами. А когда сел на свою скамейку, к нему подошёл зэк и сказал: "если бы ты, падло, выступил так 10 лет назад, я б тебя зарезал прямо на трибуне. А сейчас законы мешают, за тебя, суку, расстрел дадут".