Архитектор снов
Шрифт:
Уже светало, когда Карина, оглушенная грохотом музыки и одурманенная вином, возвращалась домой. В городе было так тихо, что через приоткрытое окно доносился мягкий шелест колес автомобиля по асфальту. Карина была довольна собой. Она прекрасно провела сначала важную встречу, потом вечер и, наконец, ночь. Она все время помнила об Авельеве, но радовалась тому, что встреча с ним не сбила ее с толку и не повлияла на течение ее жизни. Карина была искушенным игроком, она уже не теряла голову при встрече с таким сильным соперником и сохраняла свои мысли в строю. Просто к ним добавились новые. По большей части весьма чувственного
Сейчас, расслабленная и утомленная, она думала о привилегии возраста, дающего чувство уверенности в себе и своих силах. Молодость была ранима и беззащитна. Зрелость радовала сочетанием красоты и опыта. Старости Карина не боялась. Она, как здравомыслящий человек, понимала, что ее самый главный противник сильнее, и что она все равно проиграет. Принимая смертность как данность, она использовала все существующие возможности на пользу себе, своей внешности, здоровью, успеху и не спешила сокрушаться о будущем. К нему она относилась миролюбиво и доброжелательно. Карина была из тех людей, которые преспокойно покупают себе место на кладбище и заказывают гроб при жизни. Что толку пускать все на самотек и делать вид, что этого никогда не произойдет? Лучше устроить все самой. Карина и устроила.
А сейчас, пока до выбранной ею могилы по ее подсчетам было еще довольно далеко, она отдыхала от шумной ночи на заднем сидении своего автомобиля. Шофер гнал машину вперед по спящему городу, и дым от ее сигареты тонкой струйкой утекал в окно.
Карине было хорошо, но какая-то назойливая мысль, вернее назойливое воспоминание о какой-то мысли, не давало покоя. Главное, она никак не могла вспомнить, с чем связано это неудобное воспоминание. Она и так, и эдак прокручивала в голове события прошедшей ночи. Тщетно. Никакого намека. Никакой подсказки. Она достала свой телефон. Просмотрела последние звонки. Набранные, принятые, не принятые… Вот оно! Карина удовлетворенно кивнула. Понятно, что так взволновало ее. Ей звонил Филиппыч.
Она выкинула недокуренную сигарету в окно, откинулась на сидение и задумалась. Казалось бы, что такого особенного – не принятый телефонный звонок? Сколько их скапливалось за день! Но то, что звонил Валериан, меняло дело. За все эти годы он в первый раз звонил ей.
Они никогда не были близки. Никогда не были враждебны. Как два полюса, они существовали относительно центра между ними. Относительно Майи. Конечно, они не вели себя, как дикари, общались, при встрече здоровались, время от времени передавали приветы и поздравления, но ни на шаг не приближались друг к другу, оставаясь каждый на своей орбите вращения вокруг Майи.
Но однажды произошло событие, которое объединило их. Эта связь оказалась прочной, но необременительной, одной из тех, что устанавливаются между людьми, ни к чему не обязывая и не меняя сложившихся отношений.
Началось с того, что Карину впервые в жизни ограбили. У нее украли сумку. Она была в бешенстве. Нет, ей не было жалко ни телефона, ни кредитных карточек, ни дорогих очков, ни самой сумки из чьей-то бесценной сморщенной кожи. Она не могла простить себе, что с ней такое могло случиться. Но к ее воспаленным чувствам примешивалось еще кое-что…
Чтобы не терять времени и заблокировать все счета, Карина спешила. Едва шофер подъехал к издательству, она велела притормозить у неприметной двери сбоку здания. Так Карина впервые оказалась во владениях Валериана. Пока она звонила с его телефона во все концы и раздавала распоряжения, он заварил ей кофе. Валериан делал это из вежливости, он не ожидал, что она согласится. Он не заметил, что все время, пока он вышагивал по своей кладовке, Карина украдкой следила за ним. Какой-то план складывался у нее в голове. Когда они допили кофе, все стало понятно.
Филиппыч знал печальную историю Майиного появления в доме Карининых родителей. Знал, что после аварии она вроде сначала попала в больницу, а потом ее определили в интернат. Из интерната забрали в новую семью. В белом платье с красным бантом на груди, с медальоном на шее и каким-то ободранным и совершенно пустым чужим чемоданом, появившимся у нее на полпути между больницей и интернатом, Майя встала на пороге своего нового дома.
Тогда платье убрали в чемодан, чемодан – в кладовку. Медальон Майя придумала переделать в часики. Мастер заполнил пустоту шестереночными хитросплетениями, перекрыл верхнюю крышку, украшенную камнями, стеклом, поставил паучьи стрелки и деления, и в новом виде вещица вернулась к Майе. Теперь это был хронометр, метроном, ловушка для времени, закрепленная кожаным ремешком на Майином запястье. Она завела часики, и жизнь потекла под стрекозиный перестук тонких стрелок.
А позже выяснилось, что чемодан, с которым пришла Майя, вовсе не был пуст. Роясь однажды в глубине кладовки, Карина наткнулась на этот старый облезлый короб. Она решила на всякий случай кинуть внутрь таблетку от жадной молевой бабочки, вынула платье, вытряхнула из него пыль, сложила обратно и уже собралась было закрыть чемодан, как вдруг заметила край какой-то бумажки в присборенном тканевом кармане на внутренней стенке. Заинтересовалась и достала оттуда небольшую фотографию.
Маленькая девочка, очевидно, Майя, спала в саду, на траве в тени цветов, отбрасывающих тени на ее лицо и пышное светлое платье. Вероятно, снимок сделал мастер – мельчайшие детали вроде полосатого шмеля, зависшего над цветком, и пары бабочек, присевших на край юбки, были проработаны с такой тщательностью, что, казалось, чья-то искусная рука соединила фотографическое и рисованное изображения.
Карина показала снимок Майе, однако, та, вопреки ее ожиданиям, совершенно не заинтересовалась ни самим портретом, ни своим сходством с ним. Проворчала, что понятия не имеет, кто это так сладко спит в саду, и перевела разговор на другую тему. Больше никогда об этой фотографии они не заговаривали. Чемодан с пропахшим пылью платьем проглотил шарик нафталина и вернулся обратно во тьму кладовки. Случайно найденный снимок Карина бережно поместила в футляр, а футляр в потайное отделение своей сумки.
В тот день, когда Карину обокрали, в ее сумке разлилась чернилами ручка, и она, опасаясь испортить фотографию, переложила ее в карман. Через полчаса сумка исчезла. Сидя у Валериана, Карина задумалась о власти случая и решила подстраховаться.
Филиппыч ахнул, когда увидел фотографию спящей девочки. Он с удивлением переводил взгляд со снимка на Карину и обратно, пока, наконец, не заявил, что такого не может быть и изображение – временная аномалия.
– Или это не Майя, или Майе сейчас должно быть больше ста лет, – заявил он, рассматривая карточку. – Это не фотография, это старинный дагерротип, такие в прошлом веке делали.