Архив Троцкого (Том 3, часть 1)
Шрифт:
Вступая в широком масштабе в колхозы, крестьянин, бедняк или середняк, делает это не потому, что он наслушался нашей агитации о «кооперации — столбовом пути к социализму» (характерно, что к моменту оживления колхозного движения агитация за колхозы и совхозы со стороны парторганизаций и в городе и в деревне совершенно затихла), а потому, что это единственный выход из создавшегося для него положения. Следует отметить, что 13 тыс. колхозов, возникших за первое полугодие 1927-1928 г., в подавляющем большинстве являются первичными объединениями, ничего общего с социализмом не имеющими и представляющими субъективно во многих случаях для крестьянина попытку временного использования всех государственных льгот для перехода в дальнейшем снова на путь индивидуального хозяйства.
Между прочим, тот же Маркевич в том же докладе дает следующую интересную характеристику этих первичных объединений:
«У нас полагают, что объединение пяти-шести дворов, из которых один имеет лошадь, другой — плуг, третий — борону и т. д., имеющих целью совместное использование этого инвентаря для более успешной обработки своих пяти-шести клочков земли — что это и есть крупное сельскохозяйственное производство. Это мнение глубоко ошибочно; это тоже одно из заблуждений, которое стоит нам немало труда и средств. Такие объединения являются обычно крестьянской супрягой, существующей веками, принявшей у нас сейчас несколько иные, более сложные формы, но которая сама по себе не приведет нас никогда к крупному сельскохозяйственному производству. Через супрягу к социализму — вреднейшая эсеровская утопия, которая, к сожалению, до сих пор засоряет умы многих наших земельных работников. Я считаю необходимым остановиться на этом по той причине, что подавляющее большинство машинно-тракторных товариществ и товариществ по общественной обработке земли, которые причисляются к крупному сельскохозяйственному производству, представляют собой фактически ту же супрягу, но принявшую более сложную форму: там объединяются не 4 двора, а, скажем, 14 дворов, но принцип супряги остается в полной силе» (там же, с. 9).
Существеннейшим доказательством, что нынешнее колхозное движение — и снизу, стихийное, и сверху, декларированное ЦК,— ничего общего с ленинским путем к социализму не имеет, является старое гибельное игнорирование темпа промышленного развития. Деревенская кооперация без соответствующего темпа индустриализации — ведь это пока что пустая оболочка, могущая в скором времени наполниться отнюдь не социалистическим содержанием. Наши пропагандисты и проработчики, с пеной у рта доказывая социалистичность современных форм сельского кооперирования, не устают тысячи раз ссылаться на статью Ленина «О кооперации»[108], но почему-то никогда не дают себе труда привести следующие знаменательные слова: «При нашем существующем строе предприятия кооперативные отличаются от предприятий частнокапиталистических как предприятия коллективные, но не отличаются от предприятий социалистических, если они основаны на земле, при средствах производства, принадлежащих государству, т. е. рабочему классу» (Ленин, т. XVIII, ч. 2, статья «О кооперации»); или следующие: «На кооперацию у нас смотрят пренебрежительно, не понимая того — какое исключительное значение имеет эта кооперация, во-первых, с принципиальной стороны (собственность на средства производства в руках государства), во-вторых, со стороны перехода к новым порядкам путем возможно простым, легким и доступным для крестьянства» (там же).
Когда Ленин писал, что «кооперация в наших условиях сплошь да рядом совпадает с социализмом», вряд ли требуется много доказывать, что он имел в виду кооперацию со средствами производства, принадлежащими или имеющими тенденцию принадлежать государству, т. е. рабочему классу, но уж ни в коем случае не наши машинные, молочные и др[угие] товарищества, сплошь да рядом,— теперь уже и по официальным данным,— захваченные кулаками, т. е. маленькими капиталистами, ни в лучшем случае бедняцко-середняцкую «супрягу».
Итак, повторяю, по моему глубокому убеждению, современное колхозное движение есть движение мелкой буржуазии и поддержка его сверху «левым курсом» без одновременного усиления темпа развития промышленности ничего общего с пролетарской линией не имеет. А победа на июльском пленуме идеи о приоритете индивидуального крестьянского хозяйства объективно есть победа кулацкого, т. е. капиталистического влияния.
3. Новая совхозная политика. Сдвиг в этом вопросе имеет как будто более серьезный характер. Идея организации в ближайшие 4—5 лет 125 гигантов-совхозов («хлебных фабрик»), имеющих в среднем по 30 тыс. дес. земли каждая и дающих к 1931—32 г. 40 тыс. тонн нового товарного хлеба, принадлежащего целиком государству,— эта идея уже вступает в сферу своего практического осуществления. Интересный материал по этому вопросу можно найти в цитированных мной выше сборниках «Пути обобществления сельского хозяйства», издаваемых Земпланом Наркомзема РСФСР.
Но есть ли эта новая совхозная политика пролетарская политика? Здесь возникают самые серьезные сомнения. То, что в конечном счете она идет на пользу пролетариату,— в этом не может быть ни малейшего сомнения. Всякое крупное хозяйство есть выгода для рабочего класса. Не так, конечно, стоит вопрос. Вопрос стоит так: пролетарская ли это политика по своему существу, по своему субъективному содержанию? На мой взгляд, нет, поскольку новая совхозная политика не увязана с общей политической линией.
Последнее время, особенно после июльского пленума, вопросы промышленности и рабочей политики не только не выступили на первый план, не только не привлекли к себе соответствующего внимания, но, напротив, отношение к ним со стороны руководящих парторганов изменилось к худшему. Во-первых, диспропорция между развитием сельского хозяйства и промышленности, имеющая свое реальное выражение в товарном голоде и объяснявшаяся прежде (не только оппозицией, но и самыми ярыми сторонниками ЦК) отставанием роста промышленности от роста сельского хозяйства, нашла теперь совершенно противоположное объяснение: оказывается, сельское хозяйство отстает в своем развитии от промышленности. Во-вторых, все передовицы «Правды» и «Экономической жизни», посвященные промышленности, не устают твердить о необходимости (даже в связи с повышением хлебных цен) усилить напряженность работы, снизить себестоимость — причем последнее неразрывно связывается с новым нажимом на производительность, т. е. на интенсивность труда,— повысить «труддисциплину» и т. д.
В частности, интересно отметить, как одна из последних передовиц «Правды» негодует и возмущается теми, которые полагают, что «самокритика и снижение себестоимости, связанное с подъемом труддисциплины и усилением интенсивности труда рабочего, противоречат друг другу». Одно можно сказать: часто нашим хозяйственникам приходится сейчас попадать между молотом и наковальней. С одной стороны, самокритика: «не смей обижать рабочий класс, кровопийца, тиран ты этакий» — а с другой стороны: «снижай себестоимость, гони интенсивность, не давай зарплате расти быстрее производительности труда, повышай «труддисциплину», смотри в оба, чтобы не лодырничали, не воровали, а потому обыскивай рабочих, заставляй их — «полноправных хозяев промышленности» — выбивать на изделиях: «эта вещь украдена на таком-то заводе» и т. д. и т. п. Правда, следует добавить, что статья Рыкова «О самокритике», берущая под свою защиту хозяйственников, указывает на подходящий выход: всеми правдами и неправдами проводить «социалистическую» рационализацию и плевать на всякую самокритику.
Наиболее откровенно определяет отношение «левого курса» к рабочему вопросу Молотов в своей статье «К текущему моменту» («Правда» от 5 .VIII. 28 г.), где говорится:
«В этом вопросе (повышение хлебных цен) в данный момент рабочий класс должен был сделать известную практическую уступку середняку. Эта уступка связана с тем, что пролетарское государство должно будет поступиться некоторой частью своих накоплений в пользу производителей хлеба, главная масса которых — середняки. Надо прямо сказать об этой уступке середняку со стороны пролетариата, дабы правильно взвесить возможные ее размеры, посильные ее пределы. Конечно, эта уступка не должна затронуть основной массы накоплений (этого бы еще не хватало — Г. П.) пролетарского государства, направляемой на осуществление социалистической индустриализации, быстрый темп которой диктуется нашей стране всей внутренней и внешней обстановкой. Но в конце концов, именно за счет части этих накоплений (плюс за счет всякого рода экономии) только и возможно повышение хлебных цен. В этом смысле можно говорить о том, что повышение заготовительных цен (и возможное, в связи с этим, повышение цен на некоторые технические культуры) связано с известными жертвами со стороны рабочего класса.»
Дальше Молотов признает, что кризис хлебозаготовок в этом году объясняется в основном тем, что «деревня экономически окрепла, причем особенно окрепла ее кулацкая и зажиточная верхушка и этот социально-экономический факт обусловил возможность более настойчивой защиты интересов деревни на том участке смычки с городом (хлебном участке), на котором до сих пор оставалось наименее благоприятное соотношение цен». Итак, уступка середняку и кулаку, т. е. мелкой буржуазии и капиталистам за счет новых жертв пролетариата; что-то это очень мало похоже на выпрямление пролетарской линии...