Архив Троцкого (Том 3, часть 1)

Материалы публикуются с любезного разрешения администрации Хогтонской библиотеки Гарвардского университета и Международного института социальной истории (Амстердам)

Документы для публикации подготовлены к печати д-ром ист. наук Ю.Г.Фельштинским и д-ром ист наук Г.И.Чернявским

Редакционная коллегия:

— д-р ист. наук Юрий Георгиевич Фельштинский (Бостон, США);

— д-р ист. наук, проф. Георгий Иосифович Чернявский (Балтимор, США);

— д-р ист. наук, доц. Михаил Георгиевич Станчев (Харьков, Украина);

— канд. ист. наук, доц. Владимир Михайлович Духопельников (Харьков, Украина);

— д-р ист. наук Валерий Васильевич Лантух {Харьков, Украина);

— д-р ист. наук, проф. Аркадий Исаакович Эпштейн (Харьков, Украина);

— д-р ист. наук, проф. Любомир Найдя (Гарвардскийуниверситет, США);

— канд. ист. наук, доц. Юрий Петрович Волосник (Харьков, Украина).

Документы, публикуемые в третьем томе, охватывают август — сентябрь 1928 г. Том построен в соответствии с археографическими принципами и методами, сформулированными в первом и втором томах издания. Однако одновременное издание третьего и четвертого томов многотомника позволили составить к третьему и четвертому томам сплошную нумерацию примечаний, а именной и географический указатели к обоим томам поместить в конце четвертого тома.

Материалы архива Троцкого хранятся в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета (США) и публикуются с любезного разрешения администрации библиотеки.

Ю.Г. Фельштинский

Г.И. Чернявский

М.Г. Станчев

Дорогой товарищ Карл Бернгардович!

С большим интересом прочли мы здесь Ваше письмо к тов. Мусину. В нем мы нашли весьма остроумный и пространный анализ перспектив китайской революции под углом зрения нашего октябрьского опыта.

Должен, однако, сказать, что не все Ваши доводы в пользу Вашего понимания проблемы кажутся мне достаточно убедительными.

Вы указываете, что «своеобразие китайского аграрного вопроса предопределяет, что он может быть решен только при помощи социалистических мер» (это вполне очевидно и для Индии). В рамках мелкобуржуазной демократической революции, говорите Вы, выхода нет. Но «подход к выходу», по Вашему мнению, могущий занять не один год, должен проходить будто бы под лозунгом демократической диктатуры, так как требуется некоторый период для «выпячивания крестьянского вопроса» и мобилизации мужицких масс.

Здесь, мне кажется, Вы совершаете ту же ошибку, которую некогда в полемике с Лениным в апреле 1917 г. сделал Каменев. Исходя из тезиса о незавершенности буржуазно-демократической революции, он в столь же абсолютной форме выдвигал тогда Вами защищаемую «необходимость переходов». Вы, кажется, сами склонны признавать, что китайская обстановка настолько своеобразна, что старые схемы могут для нее оказаться непригодными. В большей еще степени, чем в России, здесь можно будет ожидать совпадения во времени разрешения задач и демократической, и социалистической революции. Ибо, применяя метод грубых аналогий, мы должны признать, что в Китае мы имеем не революцию 1905 г. и даже не Февральскую, а уже Октябрьскую, только не завершенную, благодаря ошибкам руководства (конечно, подобное сравнение возможно лишь в самом общем плане). Вернее, я бы сказал, здесь были уже наготове все элементы начальной стадии Октября. Конечно, поражение китайской революции отбросило ее назад, но вовсе не настолько, чтобы в будущем заставить ее снова проделывать многолетнюю предоктябрьскую стадию.

Ильич вовсе не выдвигал «необходимости переходов» как абсолют. Бывают моменты, когда есть возможность перепрыгнуть целые эпохи общественного развития. Бывают моменты, когда интересы революции требуют игнорирования всяких переходов, хотя в периоды более «органического» развития революционного процесса использование их является обязательным (критическая фаза предоктябрьского периода в июльские дни[2], как Вы сами указываете, заставила Ленина отказаться от лозунга передачи власти Советам и выдвинуть лозунг самостоятельного взятия власти пролетариатом, но «достаточно было корниловщины», чтобы Ленин снова согласился на компромисс, на «переход»). Быстрота эволюции Февраля и Октябрь объясняются как раз тем, что Февральская революция не разрешила ни одной задачи буржуазно-демократической революции. Выход из кризиса на секторе пролетариата требовал осуществления социалистической диктатуры, и только эта последняя сумела выполнить задачи буржуазно-демократической революции — удовлетворение требований крестьянства. «Перехода» в смысле революционно-демократической диктатуры не потребовалось. Имел место «переход», только совсем другого порядка — без нового социально-экономического содержания, представлявший лишь иную политическую форму буржуазной диктатуры (под дамокловым мечом[3] растущего сознания масс).

Обязателен ли был этот «переход»? Мимоходом коснусь и этого вопроса. Вполне верно, что в один из периодов Февральской революции мы имели налицо «в известной мере» потенциально осуществленную демократическую диктатуру. Но это был только один из ее периодов, хотя и тянувшийся довольно долго. Суть его заключалась в добровольной сдаче власти Советами буржуазной диктатуре. В один из начальных моментов этого периода приехал Ильич, восстановивший лозунг Советов, похороненный перед этим нашим ЦК во главе с Каменевым[4]. Но приходилось считаться с изменившейся по сравнению с первыми днями Февраля обстановкой — налицо уже было буржуазное Временное правительство, которому Совет успел переуступить власть. В этих условиях, Вы правы, если бы он дал лозунг немедленного захвата власти Советом — он погубил бы революцию. Вся беда была в том, что Ильич опоздал приехать больше, чем на месяц, и поэтому принужден был занять пассивно пропагандистскую линию. Был ли этот «переход», весьма рискованный и грозивший дискредитировать революцию вместе с Временным правительством, неизбежным и необходимым? Мне кажется — нет, и сам Ильич в речи, посвященной годовщине Февральской революции, допускал возможность иного, более «перманентного» исхода событий, который дал бы нам скорейшее заключение мира и прочее.

Разве обязательна была соглашательская линия Петроградского совета? Не будь наша питерская организация разгромлена в предфевральские дни, не окажись импотентным наше «руководство» — бюро ЦК (Молотов, Шляпников[5], Сталин), будь налицо Ленин и Троцкий,— мы бы никогда не уступили инициативы в деле организации Советов меньшевикам, никогда бы не позволили им фальсифицировать им пролетарское правительство (см. об этом воспоминания Шляпникова, Залежского и др[угих] в «Пролетарской революции»)[6].

Я помню настроение массы в первые дни Февральской революции. Я помню резолюции, выносившиеся митингами, приветствовавшими рабоче-солдатскую власть в лице Совета и требовавшими ликвидации царской Думы. На низах мы были сильны; низовые работники — агитаторы нашей партии — были проникнуты идеей советской власти, ни о какой другой и не думали, ибо массы не доверяли буржуазии. Я помню, как в одной своей статье, помещенной в каком-то из первых номеров «Правды» под заглавием «Организуйтесь», я писал, что сейчас не может быть недоверия к сознанию массы. Такое настроение было тогда общим для всех низовых работников. Помню, какое разочарование постигло меня, когда, изредка посещая заседания П[етроградского] К[омитета] партии, я вынужден был выслушивать речи его «вождя» — Авилова[7], распространявшегося насчет «постольку-поскольку» и прочее и грозно прикрикивавшего на «максималистов» типа Подвойского[8] и нас — «малых сих». Не даром Выборгский район стал в оппозицию к «руководству», за что порядочно потерпел (его листовка с призывом к диктатуре пролетариата и к игнорированию Думы[9] была запрещена особым постановлением П[етроградского] К[омитета]).

Увы, и тогда правый курс торжествовал свою победу над объективными интересами революции. Но, может быть, не все массы были готовы возложить на себя бремя власти. Может быть, это был только авангард авангарда? И может быть, П[етроградский] К[омитет] был прав, ориентируясь на основные пласты рабочих и крестьян, еще не затронутых процессом роста сознания? (Я помню, как тогда некоторые товарищи пытались доказать, что масса не доросла еще даже до конституционной монархии!) Здесь важно лишь одно — потенциально, поскольку об этом можно было судить по участвовавшим на митингах рабочим и солдатам (а ведь они-то и совершили Февральскую революцию!), масса была на стороне самых крайних лозунгов. А что значило одно лишь настроение 15 тысяч пулеметчиков, а также броневиков, которым принадлежала гегемония в гарнизоне? Хватило бы тогда у кого-нибудь смелости восстать против рабоче-крестьянского правительства Советов? Недаром оборонцы так спешили заключить соглашение с Исполнительным комитетом Государственной думы, который никакой популярностью у населения не пользовался.