Архив Троцкого (Том 3, часть 2)
Шрифт:
Замечательное дело, Ленин совершенно не испытал на своем стиле олимпийской руки Маркса. Помимо метода и системы, Ленин взял у Маркса терминологию и навсегда ее ввел в свой инвентарь. С первых и до последних дней Ленин отстаивал каждую частицу марксовой терминологии не из педантизма, а из глубокого понимания того, что за пестротой терминологии легче всего укрывается эклектика и всякая путаница вообще. Но, за вычетом терминологии, литературное развитие Ленина прошло к марксову стилю по касательной. Ленин любил и ценил насыщенный язык Маркса, но так же примерно, как он мог ценить язык Шекспира[566] или Гете, как прекрасный, но чужой язык. Язык Ленина простой, деловой и целеустремленный.
Маркс выводил вслед[567] новую научную систему, новое миросозерцание. Здесь каждая страница книги должна была говорить сама за себя. Маркс стремится достигнуть не только наиболее совершенной конструкции целого, но и наилучшей взаимосвязи отдельных, даже мелких частей, наиболее совершенного построения фразы, наиболее точного определения, наиболее яркого эпитета. Маркс делает большие экскурсы в область художественных произведений, в историческую и мемуарную литературу, отовсюду извлекая что-нибудь, чтоб укрепить или украсить возводимое им здание, фундамент и стены которого выведены уже давно.
В корне отличны приемы ленинского письма. Когда мысль у него сложилась, форма у него всегда вырастает в кратчайший срок. Под формой надо понимать не только отделку фраз — этого у Ленина почти нет совсем — но и структуру целого, и подбор аргументов. Если Маркс выводил в свет новую систему людей[568] для завоевания себе места под солнцем, то Ленин выводил в свет революционный пролетариат для завоевания власти.
В разнице их стилей сказалось поэтому различие их личностей, как и их исторических призваний.
Теоретические и даже большинство публицистических произведений Маркса живут сами по себе. Не только публицистические, но и все теоретические работы Ленина являются непосредственным комментарием в его революционной практике. Произведения Маркса требуют подготовки, но не комментария. Произведения Ленина, даже для политически подготовленного человека, требуют исторических комментариев. Биография Маркса в лучшем случае объясняет, каким путем он пришел к своим выводам, но ничего не прибавляет к его теории: ни к методу, ни к системе. Произведения Ленина потеряли бы девять десятых всего значения вне связи с его исторической работой. Не будет преувеличением сказать, что научно-публицистическая работа Ленина только документирует его биографию, а биография Ленина есть история партии, Октябрьской революции и первых лет Коммунистического Интернационала. В этом каждый из них выражал свою эпоху и свою историческую миссию, которая далеко выходит за пределы биографии обоих.
Можно, конечно, попытаться отделить психологическую фигуру от ее эпохи. Можно сравнивать интеллектуальные особенности и качества Аристотеля[569] и Дарвина. Такой подход также имеет свое оправдание, но совсем в другой плоскости. Можно, исходя из этой индивидуально-психологической оценки, поставить такой вопрос: способен ли был Маркс в другой период, в наше время, взять на себя непосредственное руководство пролетарской революцией, и с другой стороны: смог ли бы Ленин создать теорию марксизма, если мысленно перенести его в соответственный период? Ответ на эти вопросы может быть дан лишь в виде очень
Маркс не имел возможности развернуться полностью в качестве революционного вождя в непосредственном смысле этого слова. Не случайно вся его энергия ушла на то, чтоб отвоевать для пролетариата необходимую арену к царству мыслей. Обеспечив за собой прежде всего философскую основу, Маркс совершил величайший переворот в исторической науке и в политической экономии. Можно сказать, что Маркс совершил Октябрьскую революцию в царстве мысли.
Ленин застал материалистическую диалектику как метод, всесторонне испытанный и проверенный творцом самого метода: Марксом. С первых же почти своих политических шагов Ленин выступил во всеоружии Марксова метода. Мысль его целиком направлялась на разрешение революционных проблем его эпохи. Причем круг этих проблем неизменно расширялся, захватив в последние годы его жизни всю нашу планету. Центральным делом ленинской жизни была Октябрьская революция — не в царстве мыслей, а в бывшем царстве русских царей.
Бакунин считал, или по крайней мере говорил, что как практический революционер Маркс был слабее Лассаля. Это, конечно, вздор. Молодые руководители немецкого рабочего класса Бебель[570], Виктор Адлер[571], Бернштейн, Каутский, Лафарг[572] и многие другие получали от Маркса и Энгельса «практические» советы, сохранившие всю свою силу до сего дня. На этих советах политически формировался Ленин. С каким трудолюбием выискивал он у Маркса и Энгельса каждую отдельную фразу, которая могла бросить свет на новый практический вопрос. И с какой проникновенностью он вскрывал подспудный ход мыслей, приведший учителя к его замечанию, брошенному иногда вскользь.
С другой стороны, Ленин, занимаясь теорией с гениальным трудолюбием — не кто иной, как Гете, сказал, что гений есть трудолюбие — и это в известном смысле верно,— Ленин никогда не занимался теорией как таковой. Это относится даже к общественным наукам, не говоря уж о том, что в его наследстве нет бесчисленных тетрадей, посвященных химии, филологии или высшей математике. В области теории как таковой Ленин только показал, что он мог бы дать. Но дал он только небольшую частицу того, что способен был дать.
Шахматная «гениальность» имеет очень узкий диапазон и идет об руку с ограниченностью в других областях. Гениальный математик, как и гениальный музыкант, уже не может быть человеком ограниченных измерений в других областях. Не в меньшей степени, разумеется, это относится к «гениальным» поэтам. Подлинная гениальность в одной области предполагает под собою фундамент известного равновесия духовных сил. Иначе это будет одаренность, талантливость, но не гениальность. Но духовные силы отличаются пластичностью, гибкостью и ловкостью. Одна сила может трансформироваться в другую, как и все вообще силы природы. Надо ли напоминать, что у Гете было достаточно сил, чтобы стать великим естествоиспытателем.
Но в то же время и силы гения небеспредельны. А его душевное хозяйство гораздо больше тяготеет к концентрации сил, чем всякое другое. Вот почему так трудно давать категорические ответы на произвольно-психологический вопрос о том, чем был бы Маркс в условиях Ленина и что дал бы Ленин в условиях Маркса. Каждый из них воплощает предельную мощь человека. В этом отношении они «равноценны», как и в том еще, что оба служили одному и тому же делу. Но это разные человеческие типы. Концентрация их духовных сил шла по разным осям. Человечество от этого осталось только в выигрыше. Ибо двух Марксов не могло быть, как и двух Лениных. Но зато мы имеем одного Маркса и одного Ленина.