Архив Троцкого (Том 3, часть 2)
Шрифт:
Некоторые товарищи, совершенно солидарные со мной в оценке движущих сил и перспектив китайской революции, возражают против парламентарно-демократического лозунга (Учредительное собрание). Разумеется, это разногласие не такого принципиального значения, как вопрос об оценке основных тенденций и сил революции. Однако и этот вопрос может для известного периода приобрести огромное значение, как в среде большевиков — вопрос об отношении к Третьей думе[646]. К великому удивлению моему, один из товарищей, критикующих лозунг Учредительного собрания, совершенно серьезно усматривает в нем с моей стороны маневр с целью «обмануть» китайскую буржуазию. Он приводит поэтому против меня из моей критики программы Коминтерна цитату, начинающуюся словами: «Классы обмануть нельзя» и т. д. Тут явное и крупнейшее недоразумение. О политическом смысле лозунга учредилки для Китая все существенное сказано в моей работе «Китайский вопрос после Шестого Конгресса»[647]. Повторяться здесь не буду. Если искать в «Критике программы» общетеоретического обоснования этого лозунга, то оно дано в параграфе «Об основных особенностях стратегии в революционную эпоху», где говорится:
«Без широкого, обобщенного, диалектического понимания нынешней эпохи как эпохи крутых поворотов невозможно действительное воспитание молодых партий, правильное стратегическое руководство классовой борьбой, правильное комбинирование ее тактических приемов и прежде всего — резкое, смелое, решительное перевооружение[648] при очередном переломе ситуации».
Замечательно, хотя и не совсем неожиданно, что т. Радек оказался солидарен в этом вопросе как раз с теми товарищами, которых он обвиняет в ультралевизне: не в первый раз ультралевые лозунги, чисто формальные и негативные, вытекают из правых посылок. В полученной мною от т. Радека телеграмме — эта телеграмма, в виде исключения, дошла; не приходится ли из этого сделать вывод, что «сам» Менжинский против лозунга учредилки?[649] — Радек заявляет: «Остается правильным лозунг уничтожения дудзюната[650] и объединения Китая властью Советов».
Лозунг же учредилки «неприемлем». Если считать, что верна резолюция февральского пленума ИККИ, заявившая, что «остается правильным курс на вооруженное восстание», тогда, конечно, приходится признать правильным и лозунг Советов. Ибо надо связывать концы с концами. Но я считал и считаю, что провозглашение в феврале 1928 года курса на вооруженное восстание было преступнейшим безумием, какое вообще только можно себе представить. Задолго до февраля контрреволюция в Китае захлестывала рабочий класс и партию. В своем «Китайском вопросе после Шестого Конгресса» я выяснил основные хронологические вехи перелома обстановки в Китае на основании неоспоримых фактов и документов. Китай проходит сейчас не через революцию, а через контрреволюцию. В такой период лозунг Советов может иметь значение только для узких кадров как подготовка их к будущей, третьей китайской революции. Эта подготовка имеет, разумеется, огромное значение. Лозунг Советов должен стоять в ней рядом с лозунгом борьбы пролетариата за диктатуру, во главе всех обездоленных масс населения, и прежде всего — деревенской бедноты. Но, помимо теоретико-пропагандистской подготовки революционных кадров к будущей революции, остается вопрос о мобилизации возможно широких рабочих кругов для активного участия в политической жизни переживаемого периода. Страной сейчас управляет военная диктатура на службе верхов буржуазии и иностранных империалистов. Эта диктатура, поскольку она недавно вышла из революционной борьбы (нами постыдно и преступно проигранной), не может быть очень устойчивой. Она еще только идет [к] устойчивости, устанавливая «переходный режим» пяти палат Сунь Ятсена[651]. Вздорно-реакционная выдумка Сунн Ятсена (которого у нас крайне некритически рекламировали даже в тот период, когда его идеи стали главным тормозом революционного развития в Китае). Филистерская фантазия пяти палат становится теперь орудием «национальной», «конституционной» маскировки фашистского режима, т. е. военного господства централизованной партии Гоминьдан, представляющей в самом концентрированном виде интересы капитала. Этим самым вопросы государственного строя и политического режима становятся в Китае в порядок дня. Вопросы эти не могут не захватывать широкие круги рабочих. В нереволюционной обстановке на эти вопросы нет других ответов, кроме лозунгов и формул политической демократии. Совершенно не могу понять, каким образом т. Радек, обвиняющий меня в неумении отличать буржуазную революцию от социалистической и отказывающийся даже для революционного подъема выдвинуть лозунг диктатуры пролетариата, как якобы несовместимый с этапом буржуазной революции, считает в то же время лозунг Советов совместимым с этапом буржуазной контрреволюции.
При подъеме массового движения, в условиях общереволюционного кризиса Советы, вырастая из этого движения, обслуживают текущие потребности его, становятся естественной, понятной, близкой, «национальной» формой объединения масс и помогают партии довести эти массы до вооруженного восстания. Но что будет означать лозунг Советов сейчас, в нынешних условиях Китая? Не забывайте, что никакой советской традиции там нет. Она могла бы быть, даже в случае поражения. Но ее нет. Причиной тому реакционное руководство Сталина и Бухарина. Лозунг Советов, не вырастающий сейчас из массового движения и даже не опирающийся на опыт прошлого, будет означать голый призыв: сделайте так, как в России, т. е. это есть лозунг социалистической революции в самом его чистом, абстрактном и абсолютном виде. Скромненькое ограничение роли Советов «против дудзюната» никакой реалистической поправки в себе не заключает, а только доводит ошибку до абсурда. Пропагандировать Советы надо для завоевания власти пролетариатом и беднотой, путем вооруженного восстания. А противопоставить сегодня фашистской механике Гоминьдана надо лозунги демократии, т. е. те лозунги, которые при господстве буржуазии открывают наиболее широкое поле для политической активности народа.
Этап демократии есть большой важности этап в развитии масс. При определенных условиях революция может позволить пролетариату перескочить через этот этап. Но именно для того, чтобы облегчить себе в будущем эту отнюдь не легкую и отнюдь не обеспеченную заранее операцию, нужно всемерно использовать межреволюционный период для того, чтобы исчерпать демократические ресурсы буржуазии, разворачивая лозунги демократии перед широкими массами и вынуждая буржуазию приходить на каждом шагу в противоречие с этими лозунгами. Этой марксистской политики никогда не понимали анархисты. Не понимают ее и руководящие оппортунисты Шестого Конгресса, перепуганные насмерть плодами своих трудов. Но мы же, слава создателю, не анархисты и не переконфуженные оппортунисты, а большевики-ленинцы, т. е. революционные диалектики, понявшие смысл империалистической эпохи и динамику ее крутых поворотов.
[Декабрь 1928 г.]
Л. Троцкий. Пакт Келлога и борьба за мир.
Вопросы международных отношений становятся всегда тем неотложнее и острее, чем прочнее себя чувствуют господствующие классы важнейших государств. Маркс отмечал, что Восточный вопрос[652], эта язва старой Европы, неизменно становится в порядок дня каждый раз после новых поражений революции. Так и сейчас: ряд международных поражений, последним звеном которых был разгром китайской революции 1925—1927 годов, привел к обнажению международных противоречий и снова выдвинул со всей силой вопросы международной политики СССР.
Нынешняя политика каждого государства является политикой его господствующего класса, стало быть, представляет собою продолжение и приспособление внутренней политики в сфере межгосударственных отношений. И наоборот: внутренняя политика является в той или другой степени функцией (производной величиной) его внешней политики.
Сказанное целиком относится и к политике пролетарского государства. Связь внутренней политики с международной идет здесь естественно по двум каналам: Коминтерна и дипломатии[653]. В период революционного подъема центр тяжести международной борьбы естественно переносится на Коминтерн, и роль советской дипломатии столь же естественно определяется как роль важного, но вспомогательного орудия. Наоборот, после поражений революции, неизбежно ослабляющих Коминтерн, дипломатическая работа получает видимость «самодовлеющего» фактора и обнаруживает стремление освободиться от слишком близкого и «компрометирующего» соседства Коминтерна. Изменчивое отношение между дипломатией (т. е. по существу Политбюро ЦК) и Коминтерном наблюдалось в течение всего последнего шестилетия не раз, в зависимости от хода международной революционной борьбы. Выселение Шестого Конгресса Коминтерна из Кремля в Колонный зал явилось «символическим» выражением победы дипломатического фактора над международно-революционным.
Во внутренних делах право-центристский курс давал до сих пор замедление темпа, увеличение трений, усугубление противоречий, т. е. пока что минусы экономически-количественного характера, лишь подготовляя политически-качественное проявление, в виде потрясений и катастроф. Об этом сказано было достаточно. На поле международной классовой борьбы право-центристский курс неизменно приводил к катастрофам везде и всюду, где складывалась революционная ситуация (Германия, Болгария, Эстония, Англия, Польша, Китай...).
Вот почему — отметим мимоходом — правильная оценка поворотов и зигзагов политики центризма мыслима только в том случае, если брать ее в международных масштабах.
Ряд жестоких поражений международной революции нанес, с одной стороны, тяжкие удары Коминтерну, а, с другой, ослабил международное положение Советского Союза. Если Коминтерн оказался выселен в Колонный зал, то правительство Советского Союза сочло себя вынужденным подписать пакт Келлога.
Откладывая пока общий обзор право-центристской дипломатии за шесть лет, остановимся на вопросе о пакте Келлога в связи с докладом Литвинова на декабрьской сессии ЦИК[654]. Что такое пакт Келлога о ненападении? Это двойная дипломатическая петля, которую сильнейшее в мире капиталистическое государство одним концом набрасывает на более слабые государства, а другим — на собственные трудящиеся массы. Пакт о ненападении есть в действительности пакт о таком ненападении, которое протекало бы в обстановке, наиболее благоприятной для буржуазии Соединенных Штатов и тех государств, которые будут действовать с ней заодно. Наиболее благоприятной будет та обстановка, при которой наиболее окажутся обмануты народные массы Соединенных Штатов, а по возможности, и других стран. Истолкование «нападения» и ответственности за него будет принадлежать буржуазии тех стран или той страны, в руках которой окажется наибольшее количество газет, кабеля, радио, пароходов, а главное — золота.
Отсюда ясно, что пакт Келлога в такой же мере может быть рассматриваем в качестве гарантии мира, как и Лига наций, которую он перекрывает, чтобы «контролировать» ее. В том или другом второстепенном конфликте Лига наций может предупредить войну (хотя, как показывает пример Боливии—Парагвая[655], и на этот счет шансы невелики). Основное значение пакта Келлога еще более, чем Лиги наций, состоит, однако, в концентрации конфликтов, т. е. в подготовке условий для мировой сверхвойны, в которой окончательно будет решаться вопрос о мировом господстве Соединенных Штатов. Всякое пацифистское или полупацифистское использование пакта Келлога есть прямое прислужничество американскому империализму, т. е. помощь ему в деле «духовной» подготовки мировой сверхвойны.