Архив. Ключи от всех дверей
Шрифт:
– Они уже знают, что ты не в себе? – спросил он, вертя в руках нож. – Ничего, скоро узнают. Может, покажем им?
Я ухватилась за край стола.
– Тебя не существует.
– И тем не менее я мог бы сорвать с тебя маску, – продолжал он, – на глазах у всех. Заставил бы открыться, выпустив на волю тех чудовищ, что сидят в тебе. Я мог бы освободить их. Освободить тебя. – Он сел прямо. – Тебе здесь не место.
– И где же мое место?
Оуэн спрыгнул со стола и встал рядом. Нож остался на столе, острием ко мне, всего в нескольких сантиметрах от края. И от меня. Положив
– Со мной.
Затем он резко взмахнул ножом, я ахнула и рывком села прямо, задев грудью край стола. И тут прозвенел звонок. Оуэн исчез, в аудитории оказалось полно студентов. Они закидывали сумки на плечи, задвигали стулья. Я тяжело осела на стуле и потрогала ребра. Немного погодя я встала, сунула пустую тетрадь в сумку и, пытаясь стряхнуть кошмарное наваждение, направилась к выходу. Я была уже у дверей, когда мистер Брэдшоу окликнул меня.
– Мисс Бишоп? – сказал он, наводя порядок у себя на столе.
Я обернулась.
– Да, сэр?
– Я вас утомил?
– Нет, сэр, – поежилась я.
– Я очень рад! – Он поправил очки. – А то я уж начал волноваться, что слушать меня утомительно.
– О, что вы! Совершенно напрасно. Вы замечательно рассказываете, – заверила я. – Учились театральному искусству?
И тут же прокляла себя за болтливость. Одно дело – трепаться в Архиве, но мистер Брэдшоу не Библиотекарь, а преподаватель. К счастью, он улыбнулся.
– Тогда смею надеяться, что вы слушали мою лекцию с неослабевающим вниманием, хоть мне и казалось, что вы спите. Но на будущее – не могли бы вы все-таки слушать меня с открытыми глазами? Просто чтобы я был уверен, что вы с нами.
Я попыталась улыбнуться, кивнула и пробормотала:
– Да, сэр.
И выскользнула в коридор. Еще нужно было отыскать аудиторию, где проходят занятия по теории и анализу литературы. Кстати, не понимаю, почему бы не называть этот предмет просто английский язык? Не успела я сориентироваться, как рядом кто-то громко кашлянул. Я повернулась и увидела Кэша – он поджидал меня у двери, держа в каждой руке по стаканчику кофе, и протянул один мне.
– Все еще пытаешься строить из себя рыцаря? – спросила я, потянувшись за кофе.
– У тебя английский с Уэллсон. Это в другом корпусе, – сообщил он. – Если не знаешь дорогу, за пять минут точно не успеешь дойти.
Я взяла кофе, и он пошел впереди. Мне оставалось только следовать за ним и стараться не облиться – ведь приходилось лавировать в потоке студентов, пытаясь избежать столкновения, чтобы не слышать всплесков чужого шума.
– Пока ты не спросила, откуда я знаю про Уэллсон, – заметил Кэш, – скажу сразу, у меня нет привычки преследовать новичков. – Он легонько постучал пальцем по голове. – Просто у меня фотографическая память.
– Очень полезное свойство, особенно в такой школе, как эта.
– Точно. – Его улыбка стала еще шире.
Он вел меня, а я пыталась запомнить маршрут.
– Скоро ты сама будешь знать тут все вдоль и поперек.
Уж придется. Одной из инновационных обучающих методик, упомянутых в буклете, было планирование. Учебный семестр в Гайд Скул организован так, что у студентов по пять занятий в день: три – до обеда и два – после. И расписание каждый день меняется таким образом, что тот урок, который был первым, становится последним и наоборот. К примеру, расписание на понедельник, среду и пятницу может быть таким: алгебра, теория литературы, занятия спортом, часовой перерыв на обед, а затем – физиология и менеджмент. Тогда во вторник и четверг занятия будут идти в следующем порядке: менеджмент, физиология, занятия спортом, обед, а потом теория литературы и алгебра. В буклете подробно расписывались преимущества такой методики, но пока возникало только ощущение, что тут придется из кожи вон лезть.
Кэш провел меня через ряд дверей, и мы вышли во внутренний двор, окруженный зданиями. Дорожка уводила нас направо. Кэш на ходу пил кофе и непринужденно сообщал разные интересные факты о Гайд Скул, основанной в 1832 году. Сначала тут было две школы (одна – для девочек, другая – для мальчиков), но позже их объединили. Один из основателей школы был скульптором, поэтому на территории кампуса много статуй. Четырнадцать, хотя насчет их количества все время спорят. И все в таком духе.
Бодро шагая впереди, Кэш махал рукой каждому, кто его окликал (окликали его постоянно), но ни на миг не прерывал свой рассказ. Хорошо еще, что он не останавливался с кем-нибудь поболтать, так что мы подошли к аудитории как раз, когда прозвенел звонок.
Кэш с улыбкой повернулся ко мне, и на этот раз я успела его поблагодарить. Он помахал мне рукой, церемонно поклонился и ушел. Я допила кофе, выбросила стаканчик и открыла дверь в класс. Студенты еще занимали свои места, и я села в третьем ряду. В аудиторию вошла средних лет женщина с прямой спиной. Я догадалась, что это и есть миссис Уэллсон. Она стала что-то писать на доске каллиграфическим почерком, а когда отошла в сторону, я невольно улыбнулась.
На доске было написано: Данте, «Божественная комедия».
Лето было в разгаре. Я помогала маме навести в кафе порядок и сметала пыль, лежавшую повсюду густым слоем. Уэсли Айерс оседлал металлический стул, развернув его спинкой вперед. Я заметила у него под рубашкой очертания ключа. Мы знали о тайной жизни друг друга, и общий секрет ничуть нас не тяготил. Напротив, он поддерживал нас.
Я мыла прилавок мыльной водой, и тут Уэсли заметил рядом со своим стулом книгу на стопке скатертей.
– Что это у нас тут? – спросил он, беря ее в руки.
«Божественная комедия» Данте.
– Это из списка для летнего чтения, – пояснила я.
– Им должно быть стыдно, – заметил он, листая нечитанные страницы. Он прикасался к ним едва ли не с благоговением. Пробежал глазами по строчкам так, будто знал их наизусть. – Обязаловка может разрушить очарование даже самой лучшей книги.