Архив. Ключи от всех дверей
Шрифт:
– Маккензи…?
Мне всегда нравилось, как Бен произносил мое имя. Он был не из тех детей, которые не могут толком выговаривать слова и глотают звуки. В четыре года он очень гордился тем, что умел произносить слова полностью. Маму он никогда не называл «ма», папу – «па», а нашего деда и вовсе звал «дед Энтони». Мое имя он тоже никогда не коверкал и не упрощал, вроде «Макени» или «Мэнзи». И уж точно не звал меня «Кензи». Только Мак-кен-зи и никак иначе. И каждый слог произносил отчетливо.
– У
В девять лет он даже вопросы формулировал четко и конкретно. Бен просто сгорал от желания выглядеть взрослым. И выражалось это не только в том, что он носил папин галстук, а за обедом пользовался ножом и вилкой, как мама. Он подражал их осанке, поведению, манере говорить. На самом деле это у него были все задатки Хранителя. Но дед умер рано и не успел увидеть, каким он становится. А я видела. Да, я уже заменила деда, но нередко задумывалась, нашлось ли бы в Архиве место и для Бена.
Я знаю, это желание было чистой воды эгоизмом. И некоторые сказали бы, что нельзя этого хотеть. Я должна защищать брата – в том числе и от Архива. Особенно от Архива.
Но когда я сижу рядом с Беном, крутя свое кольцо и глядя, как он делает уроки, то невольно думаю, что все бы отдала, лишь бы быть там вместе с братом.
Я понимаю, почему дед так поступил. Почему он меня выбрал. Понимаю, почему каждый кого-то выбирает. Не только для того, чтобы этот кто-то занял его место. Но и затем, чтобы не быть одиноким, чтобы не оставаться один на один со своим предназначением и всеми этими секретами. Хотя бы некоторое время.
Это эгоистично и вообще неправильно, но такова человеческая натура. И, наблюдая за стараниями Бена, я думаю, что так бы и поступила. Я бы его выбрала. Я бы взяла младшего брата с собой. Если бы они мне позволили. Но теперь этого уже не узнать.
Честно говоря, внешне Гевин был не очень похож на Бена. Я разглядывала его минут пятнадцать, хоть и старалась не очень пялиться. К счастью, после душа и прогулки с Уэсом до звонка как раз и оставалось всего четверть часа.
Выяснилось, что у нас с Эмбер следующим уроком физиология. По дороге она сообщила мне, что эти занятия помогут ей подготовиться к поступлению в медицинский колледж, а заодно рассказала, что ее бабушка была выдающимся военным хирургом и оперировала прямо в палатке за занавеской, пропитанной кровью. И, между прочим, у нее самой рука так же тверда, как и у бабушки. Ну а я за эти несколько шагов от беседки до корпуса, на фасаде которого была гипсовая чаша, обвитая змеей, к своему удовольствию узнала, что Эмбер Кинни чрезвычайно словоохотлива.
Она переплюнула даже Линдси. С ней не нужно было думать о том, как заполнить паузу – она молола все, что приходило на ум. Но в то же время оказалась на удивление интересной девушкой. Она засыпала меня кучей фактов о школе, а затем переключилась на тех, кто был в беседке. Гевин не ест ничего зеленого и у него есть брат-лунатик. Кэш свободно говорит на четырех языках и обожает сериалы. Сафия, с которой Эмбер, по-видимому, дружит, раньше была такой робкой, что едва осмеливалась говорить. И до сих пор, видимо, не в курсе, как нужно общаться с людьми. Что же касается Уэсли, то он любит пофлиртовать и никогда не упустит возможности кого-нибудь подколоть. А еще у него аллергия на баклажаны…
Эмбер наконец замолчала.
– Но ты ведь уже знакома с Уэсли, – вспомнила она.
– Не настолько близко, как ты думаешь, – ответила я осторожно.
Эмбер улыбнулась.
– Добро пожаловать в наш клуб. Мы с Уэсом знакомы уже несколько лет, и мне до сих пор кажется, что я его не знаю. Ему, по-моему, нравится напускать на себя таинственность, так что мы смотрим сквозь пальцы на все эти его секреты.
Вот бы все относились к чужим секретам, как Эмбер Кинни. Моя жизнь тогда стала бы гораздо легче.
– Так, значит, Уэсли нравится флиртовать? – спросила я.
Эмбер закатила глаза и придержала дверь, пропуская меня.
– Ну, скажем, его таинственный вид играет ему на руку.
Она посмотрела на меня, и я почувствовала, как кровь прилила к моему лицу.
– Только не говори, что ты уже запала на его таинственность.
– Это вряд ли, – хихикнула я.
Хотя, вообще-то, так оно и есть – ведь вовсе не секреты Уэсли заставляют мое сердце биться чаще. А скорее, то, что они у нас общие. Во всяком случае, большинство секретов. Увидев его здесь, я испытала настоящее потрясение, и теперь невольно подумала: чего еще я о нем не знаю? И будто снова услышала его голос: «Ты не спрашивала».
Мы с Эмбер вошли в кабинет физиологии, сели рядом, и тут как раз прозвенел звонок. Миссис Хилл, которая неожиданно оказалась очень молодой, кратко ознакомила нас с учебной программой. Я принялась листать учебник, пытаясь выяснить, какие кости запястья сломал мне Оуэн. Рассматривая изображения костей, мышц и нервных переплетений, схемы возможных движений тела, я поняла, как много из этого уже знаю. Забавно. В основном, на собственном опыте, а не по учебнику, но все равно интересно находить объяснение тому, что тебе уже знакомо. Я слегка коснулась нарисованных на странице пальцев.
Так и прошла лекция, а потом Эмбер показала мне, где будет проходить последний урок, политология. Занятие вел мистер Лоуэлл, седой кудрявый мужчина лет пятидесяти, с мягким ровным голосом. Я собиралась тыкать в себя ручкой, чтобы не заснуть, но тут он заговорил:
– Все, что вознеслось – рано или поздно падет. Империи, цивилизации, правительства… Почему? Потому что хоть они и появляются в результате перемен, сами же переменам и препятствуют. Чем дольше они существуют, – продолжал он, – тем больше цепляются за власть и сопротивляются прогрессу. А чем больше они сопротивляются прогрессу и переменам, тем больше этого требует общество. В ответ правители лишь ужесточают контроль, отчаянно желая сохранить власть.