Архив
Шрифт:
Патологоанатом вкатил на освободившееся место бездыханное тело Лизы, уставился в планшет, тараторя и расшифровывая свои собственные каракули, а Антон отошел к окну и смотрел сквозь решетку на стоянку машин скорой помощи – все же лучше наблюдать, как водитель после смены отмывает алую кровь с пластиковой облицовки салона, чем в очередной раз видеть изуродованное тело молодой девушки.
– Так-так-так… прелюбопытнейший экземпляр, должен Вам сказать, очень-очень интересно. Было б посвободнее, я бы им раньше занялся. Неудивительно, впрочем, что этот мутант
Пей Антон свой традиционный, откровенно хреновый утренний кофе из ближайшей к дому забегаловки, он бы поперхнулся.
– Прошу прощения?..
– Весьма увлекательная мутация, – спешно ретировался доктор. – Впервые встречаю случай полной гетерохромии. Крайне редкое явление. Не то, чтобы опасное…
– Мутация?.. Как разный цвет глаз может быть опасен?
– Это генетическая аномалия, так что… – врачу, возможно, было не совсем удобно разговаривать со спиной Антона, но разворачиваться он пока не собирался.
– «Так что» что?
– Еще неизвестно, к каким последствиям она может привести, в том числе для потомства. Учитывая организацию и должность, в которой Вы работаете, вы должны меня понимать. Не так ли?..
Медик прикрыл свое расистское отвращение к безобидной аномалии заботой о будущих поколениях, хотя это Антон тут должен бдить судьбу страны, чем он, собственно, и занимается. Тем не менее, последний вопрос явно был с вызовом, так что:
– Уж лучше разный цвет глаз, чем аутизм.
– Тут, конечно, с Вами не поспоришь, – судя по паузе перед этой фразой, врач явно боролся с отвращением. – Ладно, посмотрим, что тут у нас… – С характерным звуком и движением пропахшего испражнениями воздуха («Лиза же не такая?.. Или… Такая?..») откинулась простыня, прикрывающая бледное нагое тело. – Судя по отчету, самоубийство. Чисто внешне можно отметить перелом локтевого сустава на левой руке, позвоночника в районе десятого позвонка, раздроблены коленные чашечки… Я подозреваю, что она упала с большой высоты, так?
– Так, но это я и без вас знаю. Меня больше интересует, имеются ли следы… до падения?
– Что Вы имеете в виду?
– Царапины, синяки, ссадины?..
– Есть старые, но едва ли они могли привести к смертельному исходу.
– Следы изнасилования?..
– Кому может прийти в голову заняться половым актом с ЭТИМ?!
Вот теперь Антон не выдержал и развернулся. Доведенным до автоматизма движением он откинул подол пиджака от кобуры и положил ладонь на ребристую поверхность рукояти.
– А теперь слушай сюда, нацист ебаный. – Голос немного дрожал от выброса адреналина, лицо налилось кровью и покрылось пунцовыми пятнами – это он ощущал. – Твоя карьера может очень быстро закончиться, прямо вот сегодня. Если по-русски разучился читать и не понял, откуда я сюда заявился, то не переживай, тебе больше и не придется думать, только приказы выполнять. Говорят, людей на польской границе не хватает. Таких, как ты, с сотню лет назад уже истребляли, что с одной стороны, что с другой, да выжили и расплодились как-то, суки. Видать, второй крестовый поход пора устраивать.
– Вы что себе позволяете?!
«По-хорошему не понял, ну что ж…» Антон выхватил пистолет, заученным движением большой палец скользнул по предохранителю, левая рука передернула затвор, и жадное дуло уставилось в лицо врача, давшего, наконец, небольшую волю чувствам: удивленно сложились складки на лбу, а очки сползли по носу, обнажая малюсенькие водянистые глазки. Картавить только до сих пор не начал.
– Так понятнее?
– Молодой человек, да как Вы смеете мне угрожать! Я прошу Вас покинуть заведение! Вы не имеете права!..
– Проверим?.. – Только на этом моменте по всем канонам кинематографа Антон должен был бы «взвести курок» или вроде того, но он не в сраном кине, а в грязной реальности, и пуля так и просится вырваться из ствола и напомнить стоящему напротив человеку, что внутри всех нас течет кровь одного и того же цвета. Антон ее навидался, так что был уверен в своей правоте на сто процентов.
– Ладно, успокойтесь, я сейчас осмотрю… пациента.
– Так-то лучше. – Понапрасну потревоженный пистолет вернулся в кобуру, а Антон снова отвернулся к окну, не желая наблюдать, как эта гнида лезет пальцами во влагалище юной девицы, пусть и, в отличие от сорок второго, просто проверяя, единственный ли он там нежеланный гость, и первый ли гость вообще.
Антон отвернулся к окну и смотрел сквозь зарешеченное стекло, как водитель кареты скорой помощи полоскал в ведре тряпку, а рядом с ним голубь боязливо клевал какую-то лужицу, но реальность покрылась трещинами и распалась в яркой вспышке…
…Безжалостного солнца, сияющего в зените над безжизненной пустыней. Уже сутки они брели по барханам песка, то изнывая от жары и обливаясь потом, то замерзая ночью в кромешной мгле, пуская облачка пара и сотрясаясь дрожью, и вот опять – солнце раскаляет песок и даже сам воздух. Заклинившие трофейные экзоскелеты, не предназначенные для условий пустыни, они давно сняли и бросили, так что тащили на себе тяжеленную амуницию с поблескивающими на солнце автоматами, шли в одном направлении и с одной лишь надеждой, угасающей с каждым шагом – добраться до своих. Запасы воды и пищи уже давно были исчерпаны, оставалось только посасывать мелкие гладкие камушки под языком, изредка облизывать потрескавшиеся кровоточащие губы и продолжать идти.
Они поднялись на очередной бархан. На горизонте, плавясь в жарком мареве, чудились несколько построек. Без энтузиазма, ожидая удара с любой из сторон, отряд продолжал идти, а постройки укрупнялись и детализировались, но не исчезали, как миражи.
Спустя некоторое время и сотню тяжелых шагов, утопая по щиколотку в песке и постоянно спотыкаясь, они вошли в деревушку.
Низенькие, нескладные здания обрамляли небольшую площадку, в центре которой стая стервятников, не оглядываясь на нежданных гостей, по-хозяйски рвала чье-то тело. Боец, шедший рядом с Антоном, выхватил пистолет из кобуры и стрельнул в группку трапезничающих обнаглевших птиц.