Архив
Шрифт:
Суворов криво улыбнулся.
– Георгий Николаевич, – Ирина Аркадьевна приподняла брови (они у нее были выщипаны по последней моде). – Может, мы придем в другой раз?
– Что вы, что вы! – воскликнул Суворов. – Мы действительно не виделись целую вечность, но это совсем не значит, что мы перенесем наш разговор. Так ведь, Софья Левоновна?
– Да, пожалуйста, – устало улыбнулась Софья.
Надя ела мандарины и с любопытством рассматривала Суворова. Он ей понравился. Среди ее знакомых и в родне не было таких красивых мужчин. Он был похож на артиста из нового фильма (фамилия вылетела из памяти), но еще профессор и с двухкомнатной квартирой! Последнее обстоятельство ее лично не трогало, но маме оно, кажется, не
– Георгий Николаевич, а вы преподаете астрономию? – спросила, играя, девочка.
– Астрономию? – удивился Суворов. – С чего вы взяли?
– Да вы какой-то неземной.
Ирина Аркадьевна рассмеялась.
– Ты, Надя, займись-ка лучше своими земными делами и не суй нос куда не положено, – попеняла она. – Где твой платок? Вытри щеки.
Девочка, совсем как маленький ребенок, стала возить платком по щекам и строить Суворову глазки. «Однако», – подумал он.
Георгий Николаевич обсудил с Ириной Аркадьевной ее обязанности, график работы, размер вознаграждения, а также возникающие по ходу беседы частные вопросы. Он не мог отделаться от взгляда девочки, она словно магнетизировала его, и когда он поворачивал к ней свое лицо, она поднимала бровки и надувала щеки. Софья, казалось, безучастно ждала, когда закончится этот деловой разговор. На девочку она даже не смотрела.
Когда Мартыновы ушли, она спросила:
– А почему ты со мной не посоветовался?
– Что? – спросил Суворов. Он не расслышал вопроса Софьи.
– Почему ты со мной не посоветовался, хочу ли я домработницу? Она явно не домработница. Ты что, не видишь? Она такая же домработница, как я комбайнер!
– Да уж, – рассмеялся Георгий.
– И потом, эта девчонка. Откуда она? Что она делала тут? У нее такой наглый взгляд!
– Чем тебе девочка не угодила?
– Девочка? Такие девочки на востоке становятся первыми женами в гареме.
Суворов растерялся. Слова Софьи источали злобу, что было так ей несвойственно.
– Что с тобой? – спросил он. – Софи?
– Не называй меня Софи! Слышишь, не смей! – Софья зарыдала.
Георгий Николаевич в отчаянии не знал, что предпринять. Уйти? Оставить ее одну? Нет, нельзя. Но и оставаться, не объяснившись, тоже нельзя!
– Давай еще по одной, – пришла ему спасительная мысль.
Софья залпом выпила водку и успокоилась.
XXV
– Мама, а, правда, Георгий Николаевич красивый мужчина?
– Красивый, – ответила мать.
– А эта Софья, она не такая красивая?
– Не такая.
– Нет, она вообще-то красивая, но она не любит его!
Ирина Аркадьевна даже остановилась:
– Что-что? Ты о чем это?
– Да эта, черненькая, она красивая, но она никого не любит.
– Почему тебя занимает этот вопрос? – Ирина Аркадьевна соображала, как поступить: быть приходящей домработницей или жить в квартире профессора. «Профессор… Ему идет это слово, оно его. Это даже хорошо, что его станут называть так немного раньше. Женщины любят расчет, а мужчины – авансы. Профессор одинок, эта женщина что-то временное, актриса, наверное. Если профессор всё время занят, вторая комната ему вроде как ни к чему, и будет очень удобно…»
– Ма, она скоро уедет от него?
– Уедет-уедет.
– И он не погонится за ней?
– Что? – дочь никак не давала ей сосредоточиться. – Зачем он должен гнаться за ней?
– Ну, раз любит.
– Раз любит, значит разлюбит.
Девочка расхохоталась:
– Раз любит, значит разлюбит. Раз любит, значит разлюбит!
– Ты что сегодня читала? Что у тебя за мысли в голове?
– Я сегодня читала Тургенева. «Асю».
– А, тогда понятно. Есть хочешь?
– Нет, я мандаринов наелась.
– Смотри, пятна пойдут. Наелась! Надо было картошку с огурцами есть.
– У! Этого каждый день навалом.
– Где ты взяла это слово?
– В русской классике.
– Ты можешь помолчать?
«Если жить у профессора, можно сэкономить на комнате, нанять учителя греческого и латыни, накопить денег и на пару недель вывезти Надю к морю».
– Ма, а ты не помнишь фамилию этого актера из фильма, красивый такой?
– Кторов. Какого актера?
– Да ты сказала. Кторов. Правда, он похож на Георгия Николаевича?
– Это Георгий Николаевич на него похож, а не он на Георгия Николаевича.
– Нет. Георгий Николаевич ни на кого не похож!
Ирина Аркадьевна с удивлением и гордостью посмотрела на дочь. Молодец. Тринадцать лет, а уже свое мнение. И какое! «Ей бы отца», – подумала она, вспомнив мужа, как он сидел на колесе аэроплана. Это был ее последний приезд к нему в Одесский авиационный отряд. Он присел перед воздушной разведкой. Рядом с ним собачка сидела. Вон, точь-в-точь как та. Собачка бежит, а Алексея нигде нет.
– И при чем тут Кторов? – спросила она. – Он же маленький, твой Кторов. Меньше, чем Георгий Николаевич.
– Для меня они оба большие.
Ирина Аркадьевна больше не отвлекалась на болтовню и целиком сосредоточилась на возможно скорых переменах. Их она связывала с переездом к Суворову. Конечно же, так будет лучше для всех. Надо сразу же убедить Георгия Николаевича в том, что он в этом случае сможет заниматься научной деятельностью более плодотворно, не отвлекаясь на досадные мелочи и житейские дрязги. Она готова была составить уже сегодня с ним этот разговор. «Жаль, не получилось. Кто это такая, Софья? Щербаковы ничего не говорили о ней, странно… Надюша, однако, права, она его не любит. Это хорошо. Значит, переезжаем, занимаем маленькую комнатку. Сперва только работа, неприметная, каждодневная, рутинная, но обслуживать красивого мужчину разве рутина? Ненавязчивый уход, случайные комплименты. Глядишь, заболеет чем, лекарства, забота и прочее… Опять же Надя внесет оживление в дом, детскую непосредственность… Она у меня умница и, кажется, его задела, а там посмотрим», – думала она.
За тринадцать лет, как Ирина Аркадьевна лишилась родителей, мужа и оказалась на переломе эпох одна, с болезненной Надей на руках, без всякой поддержки и без средств к существованию, каких только мест и каких только профессий она не сменила. Благо до семнадцати лет она успела получить достаточное образование, чтобы быть гувернанткой, учительницей французского языка (увы, немодного сегодня), музыки и танцев. Соответствующее воспитание, привитое семьей, только поспешествовало любой ее деятельности. С ее внешностью и умом Ирину Аркадьевну можно было и просто приглашать в дом для одной лишь приятной беседы. «Может, со временем обеспеченные люди сообразят, что это самый необходимый и, разумеется, высокооплачиваемый вид услуг», – думала она. Увы, приходилось заниматься не только изящным, но и низменным трудом, причем в последнее время всё чаще и чаще. То ли тяга к изящному упала, то ли она, Ирина Аркадьевна, потеряла свою былую привлекательность. Она гляделась в зеркало и не находила подтверждения своему второму предположению. Она всё еще была молода, сильна и, что там говорить, аппетитна (ей нравилось это слово, которое осталось в память о муже). Ей всегда становилось тяжко, когда она вспоминала Алексея, их такие белые, такие беззаботные дни. Она доставала тогда альбомы с фотокарточками и предавалась воспоминаниям. На женитьбу им дали десять дней. Таинство венчания совершал протоирей Иоанн Полканов. Два раза она ездила на фронт. Два раза он приезжал в Орел. Вот они в саду, под белыми зонтиками… Сколько фотографий…А вот Алексей поручик военной авиацииVIавиационного отряда. Грамота от НиколаяII,подписанная Управляющим Капитула Орденов, гофмейстером Высочайшего Двора. Ведомость полетов, свернутая вчетверо.