Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— А кто сказал, что я не могу стать вашим другом?
— Я сказал, Ник, — ответил я. — Хотите, повторю. Вы не можете стать моим другом.
— Если уж я должен называть вас Дрезденом, по справедливости вы должны звать меня Архлеоне.
— Архлеоне? — переспросил я. — И кого может скушать такой супер-лев рыкающий? Немного претенциозно, вы не находите?
На долю секунды его улыбка сделалась прямо-таки почти искренней.
— Для изгоя-безбожника вы, пожалуй, слишком хорошо знакомы с Писанием. Вы ведь понимаете, что я могу убить вас, не так ли?
— Выйдет большая потасовка, — заметил я. — И как знать? Может, повезет и мне.
Если очень, очень, очень повезет.
Никодимус согласно кивнул.
— Но только по везению.
— Ага, — отозвался я.
— И тем не менее, вы предлагаете подобное безрассудство?
— Привычка, — объяснил я. — В этом отношении вы ничем не отличаетесь от остальных, поверьте мне.
— Да, я выбрал для вас верную монету, — он медленно начал обходить меня по кругу — так обходит покупатель машину в салоне. — Ходят слухи, что один из Стражей разит своих противников Адским Огнем. Как вам это нравится?
— Я предпочел бы, чтобы он сопровождался ароматом альпийской свежести или, там, лесной хвои, а не только тухлых яиц.
Никодимус завершил круг и выгнул бровь.
— Вы не взяли монету.
— Я бы взял, но она у меня в свинье-копилке, — ответил я. — А свинок я не бью. Очень уж они хорошенькие.
— Должно быть, тень Ласкиэли ускользнула, — произнес Никодимус, качая головой. — У нее было несколько лет на то, чтобы поладить с вами, и вы все еще отвергаете наши дары.
— Такие, понимаете — с маленьким завитым хвостиком и большими, печальными карими глазами, — продолжал я, словно он не говорил ничего.
Один из его каблуков стукнул по полу с неожиданой силой, и он остановился. Он несколько раз с силой вдохнул и выдохнул через нос.
— Определенно, это именно та монета, что вам нужна, — он осторожно сцепил руки за спиной. — Дрезден, вы совершенно искаженно нас себе представляете. Так случилось, что при нашей первой встрече мы действовали с прямо противоположными друг другу целями, так что вы, возможно, почерпнули все свои познания о нас от Карпентера и его сподвижников. Церковь всегда отличалась отлично поставленной пропагандой.
— Мне кажется, убийства, страдания и разрушения, которые вы и ваши люди оставляете за собой, очень убедительно говорят сами за себя.
Никодимус закатил глаза.
— Да ладно вам, Дрезден. Вы сами время от времени совершаете такое. Бедолага Кассий все мне рассказал о том, как вы обошлись с ним там, в гостинице.
— Надо же, — улыбнулся я. — Случись кому войти сейчас, мне положено покраснеть, или как?
Секунду он молча смотрел на меня; эмоции и вообще какое-либо выражение испарились с его лица как роса с восходом солнца в пустыне. То, что на нем осталось, мало отличалось от совершеннейшей пустоты.
— Гарри Дрезден, — произнес он так тихо, что я едва разобрал его слова. — Я восхищаюсь вашей дерзостью перед лицом сил, превосходящих вашу. Я всегда восхищался ею. Однако tempus fugit. Для нас всех.
Я заморгал.
Для нас всех? Что, черт подери, хотел он этим сказать?
— Вы обращали внимание на окружающие вас знаки? — спросил Никодимус. — На существ, поступающих вопреки своей натуре? На созданий, ведущих себя так, как им не полагалось бы? На старые обычаи и традиции, от которых отреклись?
Я прищурился.
— Вы говорите о Черном Совете?
Он склонил голову чуть набок. Потом уголок его рта едва заметно дернулся, и он кивнул.
— Они перемещаются в тени, манипулируют марионетками. Некоторые из них могут входить в ваш Совет, да. Что ж, неплохое название.
— Не разыгрывайте из себя невинного младенца, — буркнул я. — Я видел последствия их налета на Арктис-Тор. Я знаю, как пахнет Адский Огонь. В этом участвовал кто-то из ваших.
Никодимус.
Зажмурился.
А потом ринулся вперед — быстро. Так быстро, что когда до меня дошло, что он сорвался с места, спина моя уже врезалась в находившуюся на расстоянии двух десятков футов от меня стену. Он не пытался причинить мне увечья. В противном случае я размозжил бы себе затылок о стену. Он просто пригвоздил меня к стене, держа за горло стальной… крепче стали хваткой.
— Что? — спросил он все тем же, едва слышным шепотом. Глаза его, правда, изрядно расширились. Обе пары. Вторая, светящаяся неярким зеленым светом, отворилась прямо над бровями — Андуриил, вспомнил я.
— Ахк, — произнес я. — Гларгхх.
Рука его на мгновение дрогнула, потом он опустил веки, почти закрыв глаза. Еще спустя секунду он медленно, очень медленно ослабил хватку, дав мне глотнуть воздуха. Горло жгло огнем, но воздух в легкие снова поступал, и я жадно глотал его секунду или две, пока он не отошел от меня на шаг.
Я испепелял его взглядом, прикидывая, не просунуть ли его в знак протеста сквозь одну из этих коринфских колонн. Однако решил, что лишний раз бесить его не стоит.
Губы Никодимуса снова шевелились, но голос, исходивший из них, звучал теперь совершенно по-другому — мелодично, я бы сказал, лирично и бесполо.
— По крайней мере, хоть какой-то инстинкт выживания у этого имеется.
Никодимус тряхнул головой, словно отгоняя назойливого комара.
— Говорите, Дрезден, — произнес он своим обычным голосом.
— Я вам не друг, — хрипло произнес я. — И тем более, черт подери, не собачка. Разговор окончен, — я сделал пару шагов в сторону, чтобы обойти его, не выпуская его из поля зрения, и двинулся к выходу.