Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
Он достал из кармана трубку и маленькую жестянку табака «Принц Альберт».
— Помилуйте, я ничего им не запрещаю. Я просто вырвал у них языки.
— Насколько я понимаю, ваш департамент людских ресурсов не жалуется на избыток добровольцев, — заметил я.
Он набил трубку, примял табак пальцем и улыбнулся:
— Вы не поверите. Но я предлагаю им бесплатные услуги дантиста по высшему разряду.
— Что ж, это может пригодиться и вам — когда полиция выбьет вам зубы. Кстати, поосторожнее с моим смокингом — он взят напрокат.
В глазах его загорелся очень неприятный огонек.
— Младшенький нашей малышки Мэгги. С возрастом вы набрались изрядных сил.
Я долго молча смотрел на него, дрожа от холода. Мою мать звали Маргарет.
Но почему «младшенький»? Насколько я знал, я был единственным ребенком. Впрочем, я не так уж и много знал о своих родителях. Моя мать умерла при родах. Отец скончался от разрыва аорты, когда мне было шесть. У меня сохранилась фотография отца на пожелтевшей газетной страничке. Я хранил его в своем фотоальбоме. Фотография запечатлела его на благотворительном детском утреннике в каком-то маленьком городишке в Огайо. Еще у меня хранилась полароидная карточка, изображающая отца с матерью, — они стояли перед мемориалом Линкольна, и у нее круглился животик: она носила тогда меня. Я до сих пор не снимаю ее амулет — пентаграмму. Он погнут и чуть оплавился, но чего еще ждать, если ты то и дело бегаешь, убивая с его помощью, скажем, оборотней…
И все. Ничего у меня больше не осталось от родителей. Ну, до меня доходили кое-какие слухи, что моя мать общалась с разной не самой приятной публикой. Ничего конкретного — так, случайные реплики. Один демон сообщил мне, что родители мои были убиты, и та же самая тварюга намекнула еще на то, что у меня имеются родственники. Помнится, я отмахнулся тогда от этой темы, решив, что демон грязно врет.
Впрочем, с учетом того, что Никодимус и Шонзи служили по одному ведомству, мне, возможно, не стоило доверять и динарианцу. Он вполне мог и сочинять. Запросто мог.
А если нет?
«Заставь его говорить дальше, — решил я. — Выуди из него побольше информации». Терять мне, похоже, было не особо много чего, а как справедливо сказано, знание — сила. Может, и удастся обнаружить какую-нибудь зацепку…
Никодимус чиркнул спичкой, раскурил трубку и выпустил несколько клубов дыма, с легкой усмешкой поглядывая на мое лицо. Черт, он видел меня насквозь. Я старался не встречаться с ним взглядом.
— Гарри… Вы позволите называть вас Гарри?
— А что изменится, если я скажу «нет»?
— Это просто больше расскажет мне о вас, — сказал он. — Мне бы хотелось с вами познакомиться — и я всегда предпочитаю обойтись без услуг дантиста, если есть возможность избежать этого.
Я злобно косился на него, дрожа под ледяной водой. В голове продолжал стучать кузнечный молот; боль от веревок унималась от холода.
— Кстати, позвольте спросить: к какому гребаному дантисту вы ходите? Ортодоксу де Саду? Или доктору Менгеле? А?
Никодимус пыхнул трубкой и с любопытством посмотрел на мои веревки. Вошел еще один человек с непроницаемым лицом — постарше первых двух, с густой седой шевелюрой. Он толкал перед собой сервировочную тележку. Приблизившись, он разложил маленький столик и поставил так, чтобы на него не летели брызги. Никодимус повертел трубку в пальцах.
— Дрезден, вы позволите быть с вами откровенным?
Я предположил, что в тележке разложены всякие блестящие инструменты, имеющие целью запугать меня.
— Откровенным — так откровенным. Полагаю, мне это безразлично.
Никодимус покосился на слугу, поставившего вокруг столика три складных стула, потом накрывшего столик белой скатертью.
— Видите ли, вы ведь сталкивались уже со многими весьма опасными созданиями. Однако в большинстве своем все они были изрядными идиотами. Я по мере сил стараюсь избегать этого… собственно, именно поэтому вы связаны и стоите под водой.
— Вы меня боитесь, — сказал я.
— Ба, да вы ведь уничтожили троих опасных чернокнижников, нобля вампирской Коллегии и даже одну из королев фейри. Они недооценили вас, а также ваших союзников. Я — нет. Полагаю, вы можете расценивать ваше нынешнее положение как комплимент.
— Угу, — буркнул я, моргая, чтобы убрать ледяную воду из глаз. — Вы чертовски добры.
Никодимус улыбнулся. Слуга открыл тележку, и в ней обнаружилось нечто куда более дьявольское, нежели старые добрые пыточные инструменты. Там был завтрак. Старый слуга принялся накрывать на стол. Картофельные котлеты. Какой-то сыр. Печенье, ветчина, колбаса, оладьи, тосты, фрукты. И — Господи! — кофе. Горячий кофе. Запах апперкотом врезал мне по желудку, и тот — как он ни замерз — задергался у меня внутри, прикидывая, как бы вырваться на волю и урвать хоть немного еды.
Никодимус сел, и слуга налил ему кофе. Наверное, наливать кофе самостоятельно было ниже его достоинства.
— Я ведь пытался удержать вас подальше от этой истории.
— Угу. Очень мило с вашей стороны. Не вы ли отредактировали то пророчество, о котором говорила мне Ульшаравас?
— Вы и не представляете себе, как это трудно — поймать посланца Небес в западню.
— Ну-ну, — кивнул я. — И зачем вам все эти хлопоты?
Никодимус не снизошел даже до того, чтобы плеснуть себе в кофе сливок, сахара… Ложка звякнула о блюдце.
— У меня сохранились приятные воспоминания о вашей матери. Мне не слишком сложно было сделать это. Так что почему бы и нет?
— Вот уже второй раз вы упоминаете мою мать, — заметил я.
— Да. Я уважал ее. Что вообще-то для меня в высшей степени нехарактерно.
— Так уважали, что сцапали меня и притащили сюда? Ясно.
Никодимус помахал рукой.
— Так вышло. Мне необходим некто, обладающий некоей метафорической массой. Вы вмешиваетесь в мои дела, вы не лишены способностей, и вы вполне соответствуете рецепту.
Рецепту?
— Какому еще рецепту?
Он отхлебнул кофе и блаженно зажмурился. Ублюдок.
— Насколько я понимаю, мы переходим к той части разговора, в которой я открываю вам свои планы?
— Можно подумать, вы что-то можете потерять.
— И уж наверняка вы ожидаете, что я открою вам при этом и свои слабые места. Я уязвлен таким отсутствием уважения ко мне как к профессионалу.
Я стиснул зубы.
— Трус.
Он поддел вилкой кусок ветчины и задумчиво пожевал.