Архон
Шрифт:
По лестнице поднималась Ретия.
— Я пошла, — торопливо проговорила Крисса — Она меня терпеть не может. — И сбежала вниз по лестнице мимо высокой девушки, но та даже не повернула головы, как будто Крисса была не больше чем мотыльком, порхающим в сумерках.
На вершине лестницы Ретия встала рядом с Мирани и тоже поглядела на дорогу.
— Что здесь было нужно этой негодяйке?
Мирани вздохнула.
— Говорит, теперь она на нашей стороне.
Ретия с сарказмом покосилась на нее.
— И ты ей веришь?
— Нет, но…
— Мирани! Какая
Мирани молчала. Кто из них опаснее: хитрая Крисса или честолюбивая Ретия, которая ради своих амбиций готова развязать войну? Она искоса посмотрела на рослую подругу. Та стояла, скрестив руки на груди, и держалась даже увереннее, чем обычно.
— Что ты наделала? — тихо молвила Мирани. Ретия усмехнулась и потрогала кончик носа. Мирани, встревожившись, прошептала:
— Ретия, что ты наделала? Ты говорила с Джамилем! Я же тебя предупреждала!
Ретия повернулась спиной к далеким размытым фигуркам на дороге.
— Скажем так: Аргелина ждет большой сюрприз. Очень скоро.
У Мирани мороз пробежал по коже. Снова нахлынул страх за Алексоса, за Сетиса, за Орфета. «Будьте осторожны! — подумала она. — Будьте осторожны».
На море заиграли первые блики восходящей луны. Сквозь рваные облака серебристые отблески на воде казались детскими каракулями.
«Я буду осторожен, Мирани», — шепнула ей на ухо луна.
Сетис добрался до Моста слишком поздно, и ему пришлось проталкиваться через толпу. Он устал как собака, целый день кропотливо переписывал текст со Сферы, а человек Аргелина стоял над душой и проверял каждую буковку. В толпе царило оживленное веселье, пылали факелы, торговцы продавали колбаски, и издалека казалось, будто здесь проходит праздник урожая, исполненный буйной радости.
Но с приближением к дороге народ делался молчаливее. Протолкавшись к обочине, Сетис увидел вдалеке маленькую фигурку. Это шел Архон. Люди тотчас же спрятали лица, закрыли глаза. Даже солдаты отвернулись, неуклюже гремя овальными щитами и длинными церемониальными копьями. Бронзовый лязг доспехов волной катился вдоль шеренги. Под ноги Архону летели дары — цветы, миниатюрные портреты любимых, записки с благословениями на тонких ленточках свинца, надушенные платочки из яркой ткани. Маленькие босые ноги Архона осторожно переступали через них; он шагал быстро, с любопытством поглядывая на дорогу, на спины, укутанные в плащи, на согбенные плечи.
И на миг Сетиса охватило жгучее желание сделать так же, как они. Закрыть лицо, отвернуться, и пусть Алексос пройдет мимо. Остановить падение в бездну предательства, пробраться в гавань, сесть на корабль и уплыть куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда. Но здесь остаются отец и Телия. К тому же Алексос остановился.
Сетис заметил, что все вокруг отвернулись от него; скользнули изумленным взглядом, будто случайно, и отвели глаза,
Алексос воскликнул:
— Сетис! Идешь с нами?
Юноша облизал пересохшие губы.
— Конечно, иду, — хрипло произнес он.
В миле от Моста Архон опять остановился. Среди притихших остатков толпы выделялся высокий человек. Над плащом, закрывавшим лицо, виднелись только глаза. Одет он был для долгого путешествия, за спиной висел дорожный мешок. Он стоял, скрестив руки на груди, и терпеливо ждал. Алексос указал на него.
— Ты.
Человек — это был Шакал — приблизился. В лучах восходящей луны его фигура отбрасывала на дорогу трепещущую тень. Путешественники, теперь уже втроем, пошли дальше.
Толпа рассеивалась. Когда миновали последние хижины, притулившиеся среди колючего кустарника на самом краю пустыни, на дороге остались только прокаженные. Они сгрудились на почтительном расстоянии, не имея ничего, чем можно было бы поприветствовать Архона.
— Благословляем тебя, мальчик, — проговорил один из них хриплым, надтреснутым голосом.
— Прочь с дороги, — зарычал солдат, подняв копье.
Алексос остановился.
— Оставь их в покое, — велел он и, повысив голос, добавил: — Я принесу вам песен, обещаю.
Такой ответ не удовлетворил прокаженных. Они отошли, перешептываясь. Сетис потянул Алексоса дальше.
— Никто не должен слышать голос Архона, — упрекнул он мальчика.
— Я же сказал, что собираюсь это изменить, — Алексос с жаром вскинул голову. — Когда вернусь, всё будет по-другому. Как много лет назад. До Аргелина. Как было во времена Второй Династии, когда реки еще не умерли.
Шакал насмешливо кивнул.
— Это будет нелегко, — пробормотал он.
Вокруг никого не осталось, только солдаты — бронзовая шеренга тянулась до последней заставы на дороге из Города Мертвых, темной громадой высившегося на горизонте по правую руку. На фоне звезд черными силуэтами вырисовывалась вереница каменных Архонов.
— Там будет и моя статуя, — задумчиво произнес Алексос. — На краю, там, где шеренга обрывается. Он не будет похож на меня. Никто из них на меня не похож.
Сетис обливался потом и спотыкался на каждом шагу. Алексос терпеливо дожидался его.
— Вы, Архоны, все были такими же безумными? — вежливо осведомился Шакал. — И всех приводили к власти заговорщики?
— Нет, нет. Меня находили по многим признакам. Один раз потому, что птица вытащила меня из колыбели и подняла в воздух. В другой — потому, что я родился во время затмения. Я не всё помню. — Мальчик вздохнул. — Как хотелось бы увидеть в толпе маму! Сетис, ты послал ей денег?
— Да.
Шакал искоса взглянул на писца.
— Что-то ты притих. Уже скучаешь по столу и чернильнице?
Сетис не ответил. Последний солдат приветственно отсалютовал копьем, и дальше дорога опустела. С каждым шагом безмолвие пустыни становилось всё глубже; робкий шорох невидимой мелкой живности внезапно показался громким, звук шагов отдавался эхом.
Сухие заросли вдоль обочины казались серыми и расплывчатыми, как безглазая тень. Островками темноты зияли приземистые кусты можжевельника, воздух трепетал от крыльев летучих мышей и от жара, исходящего от остывающих камней.