Ариэль
Шрифт:
— Вы видите один из этапов моих работ. Эта кадриль колб доставила мне немало хлопот. Легче выдрессировать бегемота, слона, муху, чем молекулу. Главная трудность в том, что резвость моих балерин-молекул очень различна. В колбах заключены молекулы водорода, азота, углекислого газа. Подумайте сами, легко ли заставить танцевать колбы в одном темпе: при нуле Цельсия скорость движения молекул водорода равна тысяче шестистам девяноста двум метрам в секунду, азота — четыремстам пятидесяти четырем, углекислоты и того меньше — тремстам шестидесяти двум. Для водородной молекулы эта скорость превышает не только скорость полета ружейной пули, но и артиллерийского снаряда, приближаясь к скорости снарядов сверхдальнобойных пушек. При повышении же температуры
— Как же вам удалось превратить хаотическое движение молекул в направленное? — спросил Фокс.
— Это длинная история. Пока довольно сказать, что, изучая молекулярное движение, физики учитывали только роль тепла, игнорируя электрические явления. Мне пришлось углубиться в изучение сложной игры сил, происходящей в самих атомах, из которых состоят молекулы, и овладеть этой игрой.
— Так что, по существу, это уже не броуновское движение, а скорее электрическое? — спросил Фокс.
— Оба явления находятся в связи.
Фокс задумался.
— Допустим, — сказал он, — что вам удалось овладеть молекулярным движением, призвав на помощь электрические факторы притяжения и отталкивания, изменения потенциала, перезарядки, если я вас понял. Но все, что вы показывали, относится к неорганическому миру.
— А разве тело человека состоит не из неорганических веществ, не из молекул и атомов? — возразил Хайд. — Трудности заключались не в этом. Первая из них в том, чтобы привести к одному знаменателю движения молекул различных скоростей, иначе человеческое тело было бы просто разорвано. Мне пришлось связать две области: физику и электрофизиологию. Для усиления же электрического потенциала я вводил в организм искусственные радиоэлементы, которые и снабжали его лучистой энергией. Получилась цепь: от импульсов мозга, мысли — к нервной системе, от нервной системы — к явлениям электрофизическим, от них — к молекулярным.
— И вам это удалось?
— Судите сами. Сатиш, гусеницу!
Второй помощник Хайда принес цветок в горшке с сидящей на листе гусеницей и ударил по ветке. Гусеница свалилась, но на полпути до пола вдруг остановилась в воздухе.
Фокс провел рукой, думая, что гусеница висит на паутине, но паутины не было. Сатиш осторожно взял гусеницу, положил на лист и унес. Вслед за этим, уже без приказания, он принес маленького цыпленка с не отросшими еще крыльями и выпустил на пол.
Сатиш громко хлопнул в ладоши. Испуганный бескрылый цыпленок вдруг поднялся на воздух, с писком пометался по комнате и вылетел в окно, выходящее в парк. Фокс подошел к окну и увидел, как цыпленок опустился на траву.
— Не отходите от окна, Фокс, — сказал Хайд.
Сатиш вынес в сад кошку, посадил на дерево и потом позвал:
— Кудэ! Кудэ! Иди скорей! Смотри, кошка! Кошка!
Послышался лай, и к дереву подбежала маленькая собачка Кудэ (Малютка).
Увидав кошку, она залаяла, сделала прыжок и вдруг с жалобным визгом понеслась в небо. Ее лай и визг слышались все дальше, глуше.
— Кудэ! Кудэ! Кудэ! — закричал Сатиш.
Собака, которая была уже на высоте сотни метров, начала спускаться. Скоро она была уже возле Сатиша. Радостно подпрыгнув, она вновь едва не улетела, но Сатиш вовремя подхватил и унес ее.
— Теперь предпоследний номер нашей программы, — весело сказал Хайд. — Не отходите от окна, мистер Фокс.
Сатиш посадил на дорожку большую жабу и легонько толкнул ее ногой. Жаба подпрыгнула и полетела над кустами, деревьями все выше и выше. Скоро Фокс потерял ее из виду, но еще долго смотрел в синеву неба.
— Ну что вы скажете? — спросил Хайд.
Фокс молча сел на стул, машинально посмотрел на ручные часы, вздрогнул, быстро положил в рот сразу две пилюли, но на этот раз даже не почувствовал их вкуса.
— Надеюсь, все это уже можно назвать левитацией? — сказал Хайд, обмахиваясь веером. — Вы, конечно, обратили внимание на поведение левитантов? Гусеница, которую вы видели, обладала способностью опускаться вниз на паутине. Я закрыл у нее выводные протоки паутинных желез, поэтому в момент поднятия она не могла выпустить паутину и висеть на ней. Но нервные центры работали обычно и посылали соответствующие импульсы. Этого было достаточно, чтобы привести в действие по-новому организованное молекулярное движение и произвести электрическую перезарядку молекул в отношении заряда Земли, и гусеница «повисла в воздухе». Цыпленок — птица, почти разучившаяся летать, но сохранившая инстинкты, необходимые для летания. И, пользуясь этими инстинктами, она могла более полно использовать новую способность левитации, чем гусеница. Собака может только прыгать. И хотя она умственно высокоразвитое животное, однако неожиданный полет ошеломил ее, и она улетела бы в небо и погибла, если бы зов Сатиша не дал ей стимула — желания вернуться назад. Что же касается жабы, стоящей на довольно низкой ступени развития, то она погибла, долетев до холодных и бедных кислородом слоев воздуха. Как показали опыты, со смертью животного исчезает и способность к левитации, и наша лягушка, быть может, уже упала на голову какого-нибудь изумленного крестьянина… Впрочем, способность к левитации исчезает, должна исчезнуть после того, как в организме произойдет распад искусственных радиоэлементов.
Из всех этих опытов, — продолжал Хайд, — вы, конечно, и сами сделали общий вывод: использовать левитацию можно тем шире, чем больше развиты высшие нервные центры животного. Полное же овладение левитацией возможно только человеком.
— Опыт с жабой вы назвали предпоследним, но последнего так и не показали, — сказал Фокс.
— Не трудно догадаться, что последний опыт и будет человек, — ответил Хайд.
— Будет! Значит, такого опыта вы еще не проделывали?
— Вы видите, что почва для этого вполне подготовлена, — возразил Хайд — Возьмите этот опыт с собакой, нервная система которой и, в частности, полушария головного мозга, видимо, не пострадали от левитации, несмотря на то, что в ее организме должны были произойти большие изменения в кровообращении, в работе нервной системы и другие. И я жду только…
В это время в дверь постучались, и в комнату вошел Бхарава-Пирс.
— А, мистер Пирс! Почтенный гуру [3] ! Бхарава-бабу — с насмешкой сказал Хайд. — Какие новости?
— Мистер Броунлоу послал меня к вам.
— Броунлоу уже беседовал со мной. Кого он назвал?
— Ариэля Аврелия Гальтона.
— Пусть первым летающим человеком будет Ариэль, — безразличным тоном сказал Хайд.
— Я вижу в этом даже перст судьбы, — заговорил Пирс, возводя глаза к потолку. — Вы знаете, что в Дандарате принято давать воспитанникам новые имена. Аврелия мы назвали Ариэлем по созвучию, Ариэль — спутник планеты Урана. Вместе с тем Aizy — воздушный. Уран же — божество, олицетворяющее небо.
3
Гуру — учитель.
— Пощадите, мистер Пирс! Вы так вошли в свою роль саниаси [4] Бхаравы, что забываете, перед кем мудрствуете!
— Привычка — вторая натура, — с улыбкой, уже другим тоном ответил Пирс. — Я вот о чем хотел спросить вас, мистер Хайд. Опыт не угрожает жизни Ариэля?
— Думаю, что нет, — отвечал Хайд. — Но если вы так дорожите его жизнью, сделайте первый опыт на себе. Для меня безразлично, с кого начать. Летающий директор школы! Это было бы эффектно!
Пропустив злую шутку Хайда мимо ушей. Пирс задал новый вопрос:
4
Саниаси — святой.