Арина (Роман, повести)
Шрифт:
Но когда он пришел в парк, радости от предстоящей драки у него уже не было. Если оглянуться назад, вспомнить прожитое, то за свои пятьдесят семь лет он ни разу ни с кем не дрался, даже в школьные годы. С малых лет отец ему внушал, что не надо в жизни лезть на рожон, всегда лучше уступить дорогу, обойти беду стороной. «Береженого и бог бережет», — говорил отец. И он запомнил эти слова, никогда не шел с людьми на конфликт, если они были сильнее, а в драку не только не лез, но стороной ее обходил, даже где и нет ее, а ему казалось, что она может там быть, он туда уже носа не показывал. Если идет один вечером, а на пути стоят парни с гитарами, хохочут,
Опять же, в милицию попасть — не орден получить, славы хорошей это ему не прибавит. А людишки вредные и недобрые сразу обрадуются, языки чесать начнут, мол, хулиган какой, его и милиция забирала. Но с другой стороны, что ему милиции бояться, туда не только обидчиков приводят, туда и потерпевшие идут защиты искать, справедливости. Вот и он придет как пострадавший: шишка-то налицо.
Хотя вечер был будний, народу в парке оказалось много, людей, видно, тянуло из перегретых солнцем домов в липово-дубовую свежесть, к прохладе, что шла от прудов и зеленой травы. Бродил народ по аллеям, катался на лодках, молодежь в основном топталась на танцевальной веранде и около нее. Костричкин тоже остановился у веранды, сквозь частокол ограды стал смотреть, как теперь танцуют, под какую музыку. Танцевали совсем по-новому: то вроде стояли на месте и лишь крутили плечами, то неуловимо быстро перебирали ногами, незнакомо изгибались. И когда он смотрел эти танцы, чей-то мужской голос рядом спросил:
— Кто фингал подвесил?.. Небось жена?..
Костричкин обернулся: перед ним стоял, часто моргая черными глазками, низенький, плюгавенький мужичок, грудь которого была всего-навсего с хороший крестьянский кулак.
— А твое какое дело? — нарочно позлее рыкнул Костричкин. — По зубам схлопотать хочешь?.. Ну-ка пошли, пошли в кусты!..
Мужичок перестал моргать, сказал простодушно:
— Извини, не хотел обидеть… Я это по доброте своей…
— Я так извиню, что свое имя не вспомнишь! — входя в роль, закипал Костричкин и руку протянул, чтобы схватить за горло плюгавенького.
Но тот неожиданно присел и кузнечиком скакнул в сторону, спрятался за девушек, стоящих вблизи, и уже оттуда обидчиво пропищал:
— Во народ пошел… Космические шизофреники…
Костричкин чуть пробежал за ним, да где там, его и след уже простыл, Легче было иголку в траве найти, чем такого мужичка в толпе. Ему жалко стало, что улизнул шибко подходящий для драки субъект, но зато это и смелости подлило: выходит, кое-кто его боится. И он бодрее пошел по берегу пруда прямо к шашлычной, где, был уверен, полно разных алкашей и скоро найдет себе нового партнера для драки.
В шашлычной было пустовато, лишь за двумя столами сидели мужчины, закусывали с вином, да трое молодых парней прилипли к стойке, собираясь что-то заказать. Пьяных вроде не было видно, посетители вели себя пристойно, и Костричкин, чтобы нарваться на скандал, решил взять без очереди рюмку коньяку и шашлык. Он подошел к стойке и, тесня плечом блондина лет двадцати, стал впереди него.
— Папаша, зачем так по-деревенски? — спокойно сказал блондин. — Ведь живешь в Москве, которая должна стать образцовым городом, а лезешь без спроса. Поясни, что некогда, спешишь куда по срочному делу, и мы тебя пропустим. Верно, гвардейцы, — сказал он стоявшим за ним ребятам
Оба те засмеялись, согласные с ним, закивали.
— Ну вот видишь, надо все по-культурному, — усмехнулся блондин. — Пожалуйста, заказывай, мы не торопимся, отдыхать пришли. А можем тебе и бутылку поставить — выпьешь за нашу премию.
После таких слов у Костричкина пропала всякая охота начинать драку с блондином. Да и ребята с ним были слишком здоровые, могли изуродовать как следует, а потом еще и вина падет на него: все же видели, кто первый приставал. Но шашлык с коньяком он без очереди все-таки взял. Голодный червяк его и раньше мучил безжалостно, ну а когда буфетчица вынесла поднос с блюдами и в нос Костричкину ударил запах жареной баранины, у него аж заломило под ребрами, скулы повело в разные стороны, и не мог он уже стоять в очереди и секунды.
Сытный шашлык и хороший армянский коньяк заметно взбодрили Костричкина. Невезенье с дракой уже не казалось удручающим, теперь он верил, что наверняка добьется своего, не уйдет из парка, пока не попадет в милицию. А коньяк, слегка ударивший в голову, к тому же склонял к философии, ему подумалось, что бывает вот так в жизни, когда все становится с ног на голову, и наоборот. Ведь смешно поверить, ей-богу, что он, обходивший драку за версту, сейчас ищет ее сам, а попасть в ту милицию, которой всегда побаивался, вдруг считает за счастье. Или взять этих людей, что такое с ними стало: в ответ на грубость улыбаются, уступают свою очередь да еще готовы угостить. Ну, право, хоть сегодня ночью переправляй их в коммунизм.
— Эй, морда, подвинься! — вдруг кто-то утробным голосом оглушил его.
Костричкин поднял голову и увидел, что над ним навис огромный верзила, размашистость его плеч была шире любого стола, рука, в которой он держал стакан, толще бутылки из-под шампанского.
— Садитесь, пожалуйста, я сейчас уйду, не буду вам мешать, — зачастил в испуге Костричкин.
— Нет, сиди! — приказал верзила. — Ты должен мне поставить!..
Костричкин нервно завертел головой, отыскивая тех добрых ребят, что пропустили его без очереди, думая, в случае чего они, может, за него заступятся, но знакомой троицы уже не было. И вообще вся шашлычная опустела.
— Не крутись, как вошь на гребешке, а волоки коньяку, если тебе велено, — прорычал верзила и стукнул граненым стаканом по столу. — Вот до краев его насыть…
Вытирая выступившую на лбу испарину, Костричкин тайком глянул на верзилу, чтобы понять, не шутит ли тот, и еще больше испугался: жесткие глаза этого человека были злы и откровенно наглы, в них проступала нехорошая затаенность.
— Понимаете, я домой спешу, жена заболела… И денег, кажись, не осталось, — пролепетал Костричкин.
— Не жмись, на стакан найдешь… А за жену выпью — сразу поправится.
Пошарив в карманах, Костричкин вынул пятерку, положил на стол.
— Вот, немного нашлось… Пожалуйста, выпейте, а я пошел.
Верзила взял его за руку железными пальцами, прохрипел:
— Сначала принеси… Ты же меня угощаешь, а не я тебя.
По пути к стойке Костричкин подумал, что хорошо бы убежать. Жалко ему было расставаться с пятеркой, не хотелось ее выбрасывать коту под хвост. Он незаметно покосился на дверь, выбирая между столами покороче дорогу, по которой проще сигануть к выходу, но тут же отказался от своей затеи. Верзила то ли угадал его мысли, то ли решил ноги поразмять, а только он встал и подошел к двери, загородил ее всю собой.