Арина (Роман, повести)
Шрифт:
Первые тосты, конечно, были за здоровье и талант молодого ученого, за будущего академика Булавина, а потом пили за всех подряд, кто был за столом. Рядом с ним сидела Инга, аккуратно наполняла его рюмку коньяком, подкладывала ему закуски, брала пухлой рукой в золотом браслете настольную зажигалку, подносила к его сигарете, которая почему-то каждую минуту гасла, и всякий раз повторяла, что о нем кто-то скучает.
Когда стали танцевать, Инга опять была рядом, обе руки клала Дмитрию на шею, тянула его на середину комнаты и, сильно выгибаясь в поясе, мелко дрыгала полными ногами, выбрасывая их в стороны, и все время напевала тихо по-английски.
В девятом часу он вспомнил про соседского Гришу и незаметно вышел из квартиры, поднялся на восьмой этаж. Как он и предполагал, у мальчика было воспаление легких, к нему уже приезжали из детской поликлиники, делали уколы. Гриша был слаб и бледен, но его приходу обрадовался, стал рассказывать, что ничуть не боится уколов.
— Тетенька доктор достала блестящую штучку, — лопотал Гриша, — сказала, ты не бойся, сейчас тебя пчелка укусит в попку. А сама помазала холодным. И сказала, вот хороший мальчик, пчелка его укусила, а он не плачет. А пчелка тетеньку доктора обманула, она меня почти-почти не укусила. Завтра пчелка меня кусала на бульваре, знаешь, как было больно. А сейчас не было.
— Ты молодец, Гриша, — сказал он мальчику. — Мужчина не должен плакать, если пчелка укусит его даже на бульваре.
— А я на бульваре плакал немножко, только немножко, правда… И сейчас ну… нисколечко не плакал и вчера не буду плакать.
Уходя, он слегка потряс Гришу за плечо, сказал, чтоб тот закрывал глаза и спал, тогда болезнь скорее от него убежит. И еще велел ему слушаться маму и больше есть.
Потом он забежал в магазин за минеральной водой, которую все забыли купить. Ни сумки, ни сетки с собой у него не было, и он взял лишь четыре бутылки, чтобы нести по две в каждой руке. Веселый от выпитого коньяка, он шел по скверу, слегка размахивая бутылками, и уже хотел свернуть к своему дому, когда ему встретились две девушки. Одна из них — высокая и тонкая, в ней он сразу узнал Катю. Вторая девушка была ниже ростом, вся кругленькая, с удивительно гладким лицом, ровно прокопченным солнцем. Можно было подумать, что она с утра до вечера не уходила с пляжа.
— Вот и опять встретились! — радостно воскликнул он и сейчас только заметил, что глаза у Кати не совсем зеленые и не чисто карие, а какие-то янтарно-табачные. — Я приглашаю вас с подругой в гости, — добавил он с широтой подвыпившего русского человека. — У меня сегодня праздник… кандидатскую защитил. Там у нас музыка, шампанское… Вот только воды не было… минеральной…
— Ну как, Катюша, пойдем? — полушутя спросила кругленькая.
В восторженно-ясных глазах Кати вызрела лукавость. Она чуть отвела назад свои длинные волосы, обнимавшие плечи, с улыбкой сказала:
— Мы придем, когда защитите докторскую, правда, Оля?
— Сожалею, что не вышел рангом, — с подчеркнуто наигранной грустью ответил Дмитрий и тут же не выдержал, заулыбался: — Но печаль моя светла, теперь я знаю, где вас искать. — И он дурашливо раскланялся, прижимая к груди бутылки.
У него в квартире по-прежнему играла музыка. Саша Воробьев танцевал со своей аспиранткой, которая хомутом рук обвила его шею и неотрывно смотрела ему в глаза. Люся, с виду расстроенная, небрежно перебирала на подоконнике долгоиграющие пластинки. Инга с Жорой, сидя на диване, вели разговор об искусстве и, как всегда, украшали его отточенными жестами.
Минеральной воде все обрадовались, кинулись дружно к столу, а заодно решили еще выпить. На этот раз Инга предложила тост за здоровье родителей молодого ученого. Ее охотно поддержали. Потом опять пошли танцы.
Было уже около двенадцати, когда гости надумали разъезжаться, вышли все на улицу, стали ловить такси. В первую машину посадили Сашу Воробьева и аспирантку, которым, как выяснилось, было по пути. А во второе такси набились остальные, ибо Жора Кравченко подал мысль проводить Ингу, единственную женщину, которой предстояло ехать через весь город.
По тихой ночной Москве до Инги домчались быстро. А там зашли посмотреть ее новую кооперативную квартиру с индивидуальной планировкой. Честно говоря, она Дмитрию совсем не понравилась, а сама обстановка даже показалась безвкусной. Ковры у Инги были и на полу, и на стенах, и на диване, рядом с новым английским пианино стоял старинный резной секретер со множеством ящичков и бронзовых ручек, в одном углу комнаты современный торшер красным светом озарял антикварный мельхиоровый самовар. Дмитрию только понравился портрет отца Инги, известного ученого-медика, написанный хорошим художником. Зато Люся была в восторге от всего, ходила из комнаты в комнату и каждую вещь обязательно трогала.
Потом Инга открыла резной бар на разлапистых ножках, предложила что-нибудь выпить. Жора Кравченко сразу схватил граненую бутылку с шотландским виски и заорал:
— Это мы должны попробовать!..
Инга поднесла каждому по рюмке. Виски вроде всем понравилось. Жора попросил налить по второй. А после этой второй Дмитрий словно куда-то провалился.
Дмитрий открыл глаза и испугался: на него в упор смотрел шлепоносый негр с огромным золотым кольцом, продетым в ноздри. Он встряхнул головой, чтобы прогнать остатки сна, и тогда сообразил, что это маска, а еще понял, что он не дома. Странно, почему он не дома? Где же это он? И тут Дмитрий почувствовал, что на шее лежит чья-то рука, а справа кто-то дышит, и он, не поворачивая головы, скосив только глаза, увидел, как поднимается и опускается грудь у спящей рядом Инги.
Его бросило в холод. Почему они оказались в одной постели? А что у него с ней было? Самое страшное, что он ничего не помнил.
Дмитрий осторожно приподнял руку Инги и высвободил свою голову. Инга зачмокала припухшими губами, почесала грудь, но не проснулась. Он оперся на руки, перенес на них всю тяжесть тела и соскользнул с кровати, спружинив ногами, мягко встал на толстый ковер. Увидев свое лицо в зеркале, он испугался его бледности и, забыв уже про всякую осторожность, гулко зашлепал босыми ногами по полу, лихорадочно разыскивая свою одежду.
Пиджак с брюками и галстук Дмитрий увидел сразу: они были сложены на мягком арабском диване, что стоял у противоположной стены. Зато белую батистовую рубашку он долго не мог отыскать. Без пользы обшарив заспанными глазами стулья, кресла, Дмитрий уже хотел махнуть на все рукой и надеть пиджак прямо на майку, но тут заметил в ногах Инги свою скомканную рубашку. Он быстро сгреб в охапку всю одежду, тихо открыл дверь и вышел из комнаты.
Оказавшись на кухне, Дмитрий сразу оделся, повязал даже галстук, залпом выпил два стакана сырой воды и, потирая ломившее надбровье, склонился над столом.