Арина (Роман, повести)

Андреев Василий Степанович

— Ты перестань тут лужи разводить…

Тогда и Дмитрий обернулся, спросил тревожно:

— Мама, ты что это плачешь?..

— А так я, сынок… сразу от радости и от горя, — ответила Лукерья, всхлипывая и вытирая мокрые щеки ладонями. — Разве я думала до такого дня дожить, чтобы сынок родной на своей машине меня возил… Сама расписаться не смыслю, а ты вот…

— Чего ж тут реветь, коли так?.. — осудил ее Тимофей Поликарпович. — Смеяться надо, а ты… Эх, близки у бабы слезы.

— Да как же не плакать, когда он ровно птица залетная?.. Утром приехал — вечером уехал. Господи, что за счастье мое короткое!.. Опять

к чужим людям торопится, будто дома ему худо. Жить бы всем вместе да радоваться, но, видать, не любо это богу. Что за время наше такое… страшное?.. Не война идет, а дети отцов, матерей оставляют, все улетают из родного гнезда. А никто не знает, как нам тут одним маяться…

— Мама, я же не раз вас звал к себе, но вы сами не хотите, — сказал Дмитрий. — А теперь вроде обижаешься…

Лукерья перестала плакать, облегченно вздохнула, но ее влажные веки еще мелко подрагивали, и невеселые, тоскливые мысли все-таки томили голову.

— Нет, сынок, — сказала она, — знать, судьба наша такая. Куда ж мы на старости лет отсюда поедем? Всю жизнь возле земли, к животине привыкли — и сразу бросай все… Да мы в твоем городе с тоски помрем. Я там шагу из дому не сделаю, улицу не перейду. Это мне и сидеть в четырех стенах, как в тюрьме?.. Нет уж, нам свой век здесь суждено доживать. А помрем… вот обидно, помрем когда, на могилку никто не придет… Пока живы, хоть редко, да навещаете, а на могилку-то не приедете…

— Ну, ты, Лукерья, совсем нынче… это самое… — недовольно пробурчал Тимофей Поликарпович. — Начала за здравие, а кончила за упокой. Ты хоть бы невесты его постыдилась.

Навстречу им мчался грузовик, сильно поднимая пыль и подпрыгивая на ухабах. Тимофей Поликарпович, увидя его, тут же попросил сына остановиться, и Дмитрий сбавил газ, прижался к краю дороги. Почти одновременно заскрипели тормоза грузовика, распахнулась дверца кабины, и оттуда вылез Ванюшка Ползунков, которого на секунду накрыл нагнавший полог пыли. Тимофей Поликарпович с Дмитрием тоже вышли из машины, и Ванюшка сейчас же раскинул руки в стороны, выкатил светлые, с хитринкой глаза и громко прокричал:

— Вот это встреча!.. А я думал, какой министр со свитой… — Он поздоровался с Дмитрием, потрясая его за плечи, заглянул в «Жигули» и опять воскликнул: — И тетка Лукерья тут восседает, как царица!.. Во дает!.. А там что еще за красотка?.. Ух ты, какой ангел небесный!.. Это жена твоя? — он подморгнул Дмитрию: — В каком райском саду выкрал такую?..

Дмитрий, слушая, своего школьного друга, молча улыбался. А Ванюшка уже ощупывал профессиональным взглядом шофера легковушку, хлопая рукой по капоту, говорил:

— Как аппарат шурует? Давно уже водишь? Ноги не дрожат на перекрестках?.. Там у вас в Москве столько машин, милиции, что хоть стой, хоть падай. Я раз был в столице на своем драндулете, так с тех пор и сейчас все в глазах рябит. Всюду светофоры, стрелки, знаки, вправо нельзя, влево нельзя, поворот запрещен, только прямо… Уж я попотел в матушке престольной!.. Не помню, как живой из города выбрался, чуть сердце не лопнуло… А у нас тут, сам знаешь, раздолье: ни светофоров, ни милиции, одни ухабы… Гони куда вздумается, в любую сторону твоей души.

— Истинная правда, приволья у нас хоть отбавляй, — поддержал его Тимофей Поликарпович. — А с дорогами, верно, худо еще…

Ванюшка вытер пот со лба, сказал Дмитрию просто:

— Понимаешь,

я как на иголках, поговорить даже некогда. Такая у нас запарка, горит все в поле, хлеба осыпаются… Я уже с молоком сгонял на станцию, а теперь бригадир посылает срочно зерно возить на элеватор… Ты давай заходи вечерком. Посидим, Мишку моего посмотришь…

— Спасибо, Ваня, уж в другой раз, — поблагодарил его Дмитрий. — Мы сегодня вечером уезжаем.

— Что ж так?.. — удивился Ванюшка, сдвигая на затылок мятую кепку с поломанным козырьком. — Стариков, брат, обижаешь!..

— Ничего, в сентябре мы на весь отпуск приедем.

— Это другой разговор… Ну, тогда до скорого!.. — Он приставил руку к козырьку кепки, кивнул головой и вскочил в свою машину. А уже тронувшись с места, высунулся из кабины и прокричал: — Приезжай обязательно, рыбку половим!..

Скоро они свернули с большака и поехали проулками, где было много новых домов с застекленными верандами, палисадниками. Больше им никто навстречу не попадался, и Тимофей Поликарпович был этим огорчен. А Катю удивляло, что подле домов не было видно ни ребятишек, ни старушек, ни собак. Кругом тихо, безлюдно, будто вся деревня вымерла. Кате даже стало как-то не по себе, и она сказала об этом Дмитрию.

— Летом-то, дочка, у нас народу хватает, — говорил Кате Тимофей Поликарпович. — Это кажется, что пусто, а на самом деле густо. Сейчас весь взрослый люд в поле, на уборке. И детишек многие с собой берут. Кто из них помогает, кто мешает, а все одно родителям спокойно, когда ребятишки на глазах вертятся… Конечно, молодежи маловато, разбежалась она по городам. Зато летом много приезжей. Вон в том доме с красными флажками над воротами студенты живут, на ферме уже с месяц работают. А еще, считай, в каждый второй дом дети из городов наезжают на отдых, родственники. Это жара позагоняла всех в тенек да на речку, а вечером они ходят по улицам с гитарами, песни поют. И чужой народ к нам валом валит: художники бородатые, артисты-стрекулисты, ученые разные… Кто тут себе дом купил и все лето живет, места наши многих красой своей приманивают. А вот зимой деревня пустеет, одни старики да старухи коптят тогда наше небо.

Остановились они за деревней, у самого леса, на опушке которого меж лип и берез голубели ульи, обнесенные высокой изгородью из жердей. Едва все вышли из машины, как возле них оказался будто выросший из-под земли русоволосый парнишка лет восемнадцати, розовощекий, с нежной кожей лица. Он был в белесой куртке из плащевой ткани и серых джинсах, вправленных в легкие брезентовые сапоги зеленого цвета.

— Ну, Егорка, тебе нынче придется пострадать тут одному, — сказал Тимофей Поликарпович, почесывая бороду. — Видишь, ко мне сынок приехал, порадовал наконец. А это невеста его, Катюша. Ты как, отпустишь меня до завтра по причине такой уважительной?..

— О чем тут разговаривать?.. — ответил Егорка, краснея и не спуская быстрых глаз с Кати, которая ему, видно, понравилась.

— Тогда лады, а то, думаю, запаникует твоя душа, отчего, скажешь, старик прогуливает.

— А вашу пасеку можно посмотреть? — спросила Катя и подошла поближе к Егорке, поправила длинные волосы.

Егорка весело сверкнул глазами и, не зная как быть, поглядел на Тимофея Поликарповича. Тот, желая показать немалый вес Егорки на пчельнике, сказал с подчеркнутой серьезностью: