Ариссьель. Жизнь после смерти
Шрифт:
– У меня сдали нервы, и я начал стрелять куда попало. На тротуаре было полно народу. Не знаю, может, я и ранил кого. Понимаешь, кто-то нажал на кнопку сигнализации и полиция прибыла на место, как раз когда я выбегал из банка. Парням повезло меньше, а то бы мы все вместе пришли сюда. Слава богу, я не успел им сказать, где меня искать!
– Да заткнись же ты, Гектор, – обрывает его собеседник. – Расскажешь позже. Живей переодевайся, снимай парик и уходим отсюда скорее! Элен не должна видеть тебя здесь. Если она узнает, что я сделал дубликат ключа, что я прихожу сюда, пока она на работе,
– Да ты с ума сошел, Харви, – задыхается Гектор, стаскивая парик и обнажая бритую голову. – Ты действительно хочешь, чтобы мы смотались отсюда прямо сейчас? Полиция наверняка сейчас обыскивает каждую улицу, каждый дом в округе!
– Не волнуйся, братишка, я обо всем позаботился. Ты же всегда хотел быть частью моей банды, так вот, слушай и учись! И ничего, что я всего на два года тебя старше. Это же не значит, что я не могу быть в чем-то опытнее тебя? Я в деле с малых лет, у меня есть опыт, кое-чему я тебя все же могу научить!
Молниеносно он достает из сумки два черных монашеских платья, натягивает на себя одно и делает знак брату надеть другое. Гектор смотрит на себя в зеркало в таком наряде и не может удержаться от смеха:
– Мы теперь похожи на двух прелестных монашек, которые совсем не постятся, да?
Действительно, в этой широкой одежде они кажутся толще, чем на самом деле.
Я смотрю на них, совершенно обалдевший. Этот ненормальный только что ограбил банк и убил меня – и ему смешно? Правда, он еще не знает, что я мертв. Но когда узнает и окажется в тюрьме, ему будет не до смеха.
Размеренным шагом сообщники покидают квартиру; они выходят, опустив головы, стараясь оставаться незаметными. Харви постоянно шепотом просит Гектора не вертеть головой во все стороны и соответствовать образу монахини, которая спокойно идет по своим делам. Стараясь выглядеть как можно естественнее, братья направляются в сторону улицы Дроле. Дважды они встречают полицейских. Опрашивая пешеходов, те лишь бросают взгляд в их сторону, но не останавливают. Так парни доходят до припаркованной неподалеку машины Харви и усаживаются в нее.
– Уф, – вздыхает Гектор, хлопая дверцей. – Кажется, сегодня нам повезло!
– Я же тебе говорил, что все будет хорошо! Доверься мне, у меня есть опыт в таких делах!
Харви заводит мотор и медленно отъезжает, стараясь не привлекать внимания прохожих.
В бешенстве я беспомощно смотрю им вслед! Невероятно! Неужели они вот так безнаказанно уйдут, черт побери? Ведь каждому известно: как только ты немного превысишь скорость, полицейские тут как тут… А когда нужно поймать молодых головорезов и предать правосудию, так их днем с огнем не сыщешь!
В мгновение ока я снова оказываюсь на месте трагедии, как раз в тот момент, когда отъезжает карета скорой помощи. Я ору во всю глотку, чтобы сообщить то, что мне стало известно о моем убийце, но, увы, никто меня не слышит. Как же так? Я кричу что есть мочи! Или мне это только кажется?
Что происходит? Они говорят, что я умер, но я чувствую себя совершенно живым!
Я провожаю взглядом
Мое тело оказывается в ящике с номером, и теперь я совершенно обезличен. Здесь стерильно и ужасно холодно. И я ощущаю бесконечное одиночество еще сильнее, чем в последние годы жизни. Кроме нескольких коллег по работе, настоящих друзей я так и не приобрел. Ну что ж ты хочешь, при такой работе это нормально. Думаю, любой другой на моем месте переживал бы то же самое. Сложно поддерживать дружеские отношения, когда так много путешествуешь. На семью мне тоже всегда не хватало времени. Ну и что? Я ни о чем не жалею: если бы мне сейчас пришлось все начинать сначала, я бы поступал точно так же. Я молодец! Я достиг успеха, а разве не это самое главное? Разве не этого я хотел всей душой, разве не к этому всегда стремился? Мона меня в этом никогда не поддерживала. Она считала ненормальным, что для меня работа всегда была на первом месте. Она мне постоянно это твердила, весь мозг проела.
Интересно, живя там, в Ванкувере, узнает ли она, что со мной произошло? А дети? Не думаю, что они читают газеты. Но даже если о происшествии напечатают в уголке газетной страницы, поймут ли они, что речь идет именно обо мне? И даже если они узнают о моей смерти, как это изменит их жизнь? В определенном смысле я для них уже давно умер. Бессердечные люди. И это после всего того, что я для них сделал!
– А разве ты сам, Ариссьель, не был бессердечным со своими родителями?
Что? Чей это голос? Откуда он?
Какая разница? Отвечая, я пытаюсь оправдаться: «Не нужно сравнивать! С моими родителями все было по-другому. Они были ужасно старомодными, и я, естественно, уехал, чтобы строить свою жизнь по-своему».
Боже, что происходит? Вдруг передо мной, как в кино, начали мелькать сцены из прошлого… Что это?
Вот мне девятнадцать лет. Я покидаю родительский дом с твердым намерением больше никогда туда не возвращаться. Я больше не желаю встречаться с родителями. Никогда. После свадьбы я иногда нарушал это свое решение, но лишь потому, что на таких встречах настаивала Мона. Она считала, что наши дети должны знать своих бабушек и дедушек и что рвать семейные связи вообще ненормально.
Все повторялось в точности по одному и тому же сценарию несколько раз в год. Это так отчетливо всплыло в памяти, словно я действительно оказался в прошлом.
Когда Мона решает меня в чем-то убедить, она вся напрягается и пристально смотрит на меня своими красивыми карими глазами. Даже будучи уверенным, что мне совершенно не понравится идея, которую она попытается мне навязать, я все равно любуюсь ее красотой. Ее великолепные рыжие кудри роскошно обрамляют лицо и, едва касаясь плеч, разлетаются во все стороны при каждом движении. То, как она поворачивает голову, как она смотрит на меня, значит для меня больше, чем любые слова. На этот раз она сообщает: