Ария для призрака
Шрифт:
Казалось, до возвращения Андрея прошла целая вечность. Макс заметил, что Кожухов зол. Когда он спросил, куда ехать теперь, Андрей ответил:
– Покатаемся!
Такое происходило часто: устав после работы, Андрей просил Макса просто поездить по улицам. Иногда при этом они разговаривали. Темой их бесед всегда оказывался Макс, его родственники и его жизнь. Андрей все знал о его матери, бабушках и Самвеле, а также о службе в армии, любви к животным и непреодолимом желании когда-нибудь завести собаку. Макс же по-прежнему знал о Кожухове только то, что писала «желтая» пресса. Андрей не рассказывал ни о своей семье, ни о том, где провел детство и юность. В сущности, Кожухов оставался для Макса тем же незнакомцем, как и в вечер их встречи.
Они больше часа колесили по городу, а музыкант не сказал
– Я хочу тебя кое-с кем познакомить, – сказал он неожиданно. – Мы едем в гости!
– В гости? – изумился Макс. – Начало второго ночи!
– И что? Давай в Сертолово!
Макс подумал, что, должно быть, у Кожухова не все дома, раз он решил ночью ехать за город, но спорить не решился. Добравшись до места, парень, следуя указаниям Андрея, отыскал кирпичный дом, стоявший практически у въезда в поселок. Здание окружал низкий заборчик, за которым виднелся покрытый листами алюминия ангар. Окна в доме были темными, зато в окошке ангара горел свет. Макс вошел в калитку за Андреем, и на них тут же набросилось нечто огромное и лохматое. Кожухов, шедший впереди, едва не рухнул под напором громадной туши.
– Черт, Лаврентий, ты убийца! – крякнул он, схватив пса за ошейник и пытаясь отстранить его морду от своего лица. Макс понял, что собака узнала Андрея и не собирается нападать. Пес вилял хвостом и смотрел на Макса, которого видел впервые. Макс решительно протянул руку и, прежде чем Андрей успел выкрикнуть предупреждение, почесал собаку за ушами. В этот момент дверь ангара распахнулась и на пороге возникла детская фигурка.
– Кто тут? – раздался звонкий голос, и Максу понадобилось время, чтобы сообразить, что и голос, и фигура принадлежат отнюдь не ребенку, а молодой женщине.
– Свои! – крикнул Андрей. Отстранив пса, путавшегося под ногами, он двинулся по тропинке к женщине.
– Боже мой, какие люди! – воскликнула она, увидев, кто перед ней. В следующую минуту, испустив клич команчей, кроха прыгнула на Андрея, обхватив руками и ногами его крупное тело, словно мартышка пальму. Они завозились, при этом незнакомка пыталась дернуть Кожухова за длинные волосы, а он щипал ее в разных местах, отчего она забавно взвизгивала. Макс стоял, открыв рот: никогда раньше он не видел, чтобы Андрей так вел себя с кем бы то ни было! Заодно ему удалось рассмотреть девушку. Чуть за двадцать, не выше полутора метров. Аккуратная головка на длинной шее украшена короткими, но пышными каштановыми кудрями, обрамлявшими тонкое личико, на котором особенно выделялись глаза – огромные и темно-карие, как у оленихи, с длинными ресницами под дугами бровей. Одета она была в старые потрепанные джинсы и серый свитер на пару размеров больше, чем нужно. Поверх свитера повязан фартук, заляпанный краской.
Наконец, девушка соскочила с Кожухова и взглянула на его спутника. Ее глаза сияли, а губы приветливо улыбались.
– Ты не представишь своего друга? – спросила она у Андрея. Не дожидаясь ответа, она резко протянула руку Максу и сказала:
– Дина, Тихая Гавань.
– Что-что? – растерявшись, переспросил Макс, пожимая протянутую ладонь.
– Так меня называет Андрей, – рассмеялась она. – Правда, похоже на индейское прозвище? Что-то вроде Орлиного Пера или Соколиного Глаза!
Макс и сам об этом подумал.
– Он появляется здесь редко, – продолжала Дина, пропуская гостей в ангар. – А ты погуляй, Лавруша, еще не все дела сделал, – сказала она, обращаясь к псу. При свете Макс разглядел, что собака оказалась среднеазиатской овчаркой, слишком крупной даже для своей породы. – Поэтому, – теперь девушка снова обращалась к Максу, – Андрей и называет меня Тихой Гаванью. Когда все его достанут, или когда он всех достанет, он приползает сюда зализывать раны.
– Варежку закрой, – буркнул Кожухов, прерывая поток речи Дины. – Она слишком много болтает, – объяснил он Максу. – Наверное, потому что мало общается с людьми. Занимается своей мазней, поговорить не с кем…
Макс с интересом рассматривал помещение. У стены справа стояла печка-буржуйка, а вдоль левой стенки в ряд выстроились
– Здесь только те, которые не пойдут на выставку, – сказала Дина, заметив, что Макс увлеченно рассматривает ее работы. – Остальные отправлены в павильон. Кстати, – на этот раз она обращалась к Андрею, – ты помнишь о выставке?
– О чем?
– Ах ты… – начала девушка, замахнувшись на него ложкой, которой насыпала чай в заварочный чайник.
– Ладно-ладно, – прикрыв лицо руками, рассмеялся Андрей. – Помню я про твою выставку!
– Между прочим, – обиженно поджав губы, сказала Дина, – я послала тебе официальное приглашение на две персоны.
– На две? – Андрей сделал вид, что задумался. – Хорошо, я, пожалуй, захвачу Тамару.
– Это Радзинскую, что ли?! Даже не думай! Если придешь с ней, я вас обоих выкину, имей в виду!
– Ревнуешь? – продолжал поддразнивать Андрей.
– К кому? – брови Дины взлетели вверх. – Просто я терпеть не могу эту расфуфыренную фифу, которая думает, что является пупом земли. Еще, чего доброго, потребует, чтобы я ее рисовала!
– Деньги не пахнут, – усмехнулся Кожухов.
– Ее деньги меня не интересуют! – вздернув курносый нос, заявила девушка.
Если бы Макс хоть немного был сведущ в искусстве, он бы знал имя Дины Игнатенко, одной из самых известных и едва ли не самой скандальной художницы Санкт-Петербурга. Отец Дины, знаменитый в свое время писатель, прославился несколькими фантастическими романами, но более всего – хулиганскими выпадами в адрес советской власти. Он считался диссидентом, но отказывался уезжать из страны, хотя его и приглашали к сотрудничеству зарубежные издательства. Они хотели, чтобы знаменитый российский писатель рассказывал миру, как плохо живется в Советском Союзе человеку творчества. Но Ярослав Игнатенко не собирался поливать Родину грязью на радость «акулам империализма». Он считал, что только русский человек имеет право поносить собственную страну и царящую в ней власть, а чужакам это непозволительно. Несколько раз писателя упекали в психушку на Пряжке, но ненадолго. Наверное, Игнатенко не попал в тюрьму лишь потому, что его искренне считали ненормальным. Он был этаким городским сумасшедшим, которого боялись лишний раз тронуть. Умер Ярослав так же, как и жил, громко и скандально. Возвращаясь из гостей в подвыпившей компании, он взобрался на парапет Аничкова моста, прошел несколько шагов и, не удержавшись, рухнул вниз. Течение было быстрым, и тело выловили только через несколько дней. Газеты писали, что Игнатенко покончил с собой, потому что исписался и не знал, как жить дальше. Те же, кто знал его лично, смеялись над идиотскими предположениями, потому что не существовало на свете более жизнелюбивого человека, чем Динин отец.