Ария для призрака
Шрифт:
На репетиции Семен загонял труппу до полусмерти, а когда заметил, что Андрей посматривает на часы, устроил ему разнос. Режиссер вопил, что до выпуска спектакля осталось всего ничего, а у них еще «конь не валялся» и «все сачки долбаные»! Ни у кого не осталось ни сил, ни желания демонстрировать обиду. В труппе наступил переломный момент, который приходит по завершении любого проекта. Этот момент называется «скорее бы все кончилось!». Все понимали, что терпеть Семена осталось недолго. Предполагалось, что в январе труппа даст двадцать спектаклей, после чего сделает месячный перерыв. Артисты смогут съездить в отпуск или заняться другими проектами. Если постановка будет успешной, возможно, они поедут на гастроли по России, но
Макс знал, что у Кожухова куча планов на «послешоу». Он должен закончить запись диска, а потом лететь в Лос-Анджелес, где подписал контракт на три концерта и диск на английском языке. Потом Андрей возвращается в Москву, где начнется его тур по городам России. И только Макс не был уверен в том, чем станет заниматься после премьеры. Он понимал, что бесполезно разговаривать с Ворошило: тот находился в таком состоянии духа, что мог взорваться в любую минуту и по любому поводу. С утра он успел разругаться с Конюховской, главной костюмершей постановки. Она снова рассказывала артистам о странностях, происходящих в театре, и утверждала, что это проделки Призрака. Семен высказал ей все, что накопилось. Он кричал, что женщина намеренно деморализует членов труппы и что ее не иначе как наняли его, Семена, недоброжелатели, чтобы сорвать его триумф. Он обвинил Конюховскую в том, что она затягивает переделку костюмов Костомарова для Макса, и бедная женщина в слезах укрылась в своей каморке, делясь впечатлениями от скандала со швеями и всеми, кто имел неосторожность зайти.
– Вот Иван пропал – думаете, случайность? – говорила она, хлюпая носом. – Это все несчастный спектакль, не надо замахиваться на нечистую силу!
Разубедить костюмершу невозможно. То и дело она обнаруживает признаки присутствия «призрака» в здании театра: то вещи находятся не там, куда она их положила, то двери не открываются или, наоборот, открываются, когда должны быть заперты. Пару раз пропадали ключи от шкафов, где хранились аксессуары для костюмов, а потом находились в совсем неподходящих местах вроде туалета или грим-уборной. Большинство артистов склонны думать, что у немолодой уже Конюховской произошел сдвиг по фазе вследствие увлечения различными суевериями, но раздражало это одного Семена, который при упоминании о «призраке» мгновенно слетал с катушек.
Каждая репетиция отныне превращалась в пытку. Андрей даже в спортзал перестал ходить, и Люба позвонила поинтересоваться, почему они пропускают тренировки. Трубку, как обычно, снял Макс. Он сказал тренерше, что они чрезвычайно заняты, поэтому им не до занятий спортом. Макс не стал объяснять, что Кожухов после репетиций бухает в баре по соседству. Он говорил, что для него это – единственный способ расслабиться после напряженной работы и Семеновых придирок. Макс сопровождал его, хотя Кожухов и считал это необязательным.
– Ты же у нас теперь звезда! – начинал Андрей после пары рюмок текилы. – Зачем тебе со мной возиться?
Саркастические замечания так и сыпались из Кожухова. Иногда они оказывались обидными, и будь у Макса другой характер, а его уважение и привязанность к Андрею немного поменьше, он бросил бы его в баре, позволив напиться до потери пульса. Но Макс чувствовал, что причины состояния Кожухова заключались вовсе не в напряге от репетиций и невыносимости Семена. Андрея беспокоило что-то, о чем он Максу не говорил. Недавно звонили из полиции по поводу несостоявшегося наезда около спортивного клуба. Они нашли разбитый внедорожник на выезде из города, но не удалось установить владельца. Машина оказалась контрабандной, и, как выяснилось, ее угнали из Финляндии три месяца назад. Кроме того, однажды Макс слышал, как Андрей орал на кого-то по телефону, называя его «ненасытной свиньей». Закончив разговор, музыкант швырнул трубку об стенку, и «Нокия» стоимостью в двадцать пять тысяч раскололась надвое.
Макс с нетерпением ожидал выставки, так как успел заметить, что художница действует на Кожухова благотворно. Он надеялся, что в обществе Дины Андрей расслабится. Макса занимали отношения этих двоих. С одной стороны, они, похоже, любовники. С другой – их встречи слишком редки, чтобы говорить о серьезных чувствах. Скорее, друзья-любовники, решил для себя Макс.
Наконец, долгая репетиция закончилась. Когда Макс с Андреем выскочили из здания театра, часы показывали без четверти семь. Это означало, что они опоздают: час пик и повсюду пробки. Когда они подъехали к выставочному комплексу, мероприятие уже началось.
– Она меня живьем слопает! – простонал Андрей, сбрасывая пальто на руки гардеробщицы, которая при виде знаменитости выскочила из-за стойки, горя желанием услужить.
Войдя в зал, Макс обалдел от количества народа. В толпе виднелись знакомые по телеэкрану лица: артисты, политики, шоумены, ведущие развлекательных программ и просто «светские львы», для которых посещение модных мест и событий – дело чести. Макс сразу заметил Дину. Она стояла, разговаривая с огромным качком, в котором он узнал мужа эстрадной звезды. На художнице красовался странный балахон грязно-серого цвета, поверх которого она набросила шифоновую накидку без рукавов, переливающуюся всеми цветами радуги. При виде долгожданных гостей Дина улыбнулась и, оставив качка в полном недоумении, ринулась к ним через весь зал.
– Я уже точила топор, Кожухов! – сказала она своим звонким девчачьим голосом. – Если бы ты не явился, то российский рок лишился бы своего идола!
– Я не мог так поступить с российским роком, – усмехнулся Андрей и чмокнул Дину в губы. Тут же к ним подскочил фотограф и запечатлел поцелуй знаменитостей.
– Еще один снимочек, пожалуйста! – взмолился папарацци, когда Дина и Андрей отшатнулись друг от друга из-за ослепительной вспышки.
– Отвали, – буркнул Кожухов и, отодвинув парня с дороги, влился в толпу. Макс последовал за ним. Он практически ослеп из-за вспышек фотокамер, нацеленных на них с Андреем. Репортеры не знали молодого человека, в компании которого Кожухов появился на выставке, но решили, что непременно должны его сфотографировать, чтобы не упустить очередную сенсацию. На фоне внезапного исчезновения Ивана Костомарова Семен Ворошило решил не распространяться, кто займет его место. Поэтому все, кто так или иначе интересовался надвигающейся премьерой «Призрака оперы», оставались в неведении относительно участия Макса.
Пока они с Андреем таранили толпу, подбираясь к картинам, Дину оттеснили журналисты центрального телевидения. Она успела только с сожалением посмотреть вслед мужчинам, за которыми сомкнулась человеческая стена. Макс заметил, что взгляд Кожухова устремлен в сторону, противоположную картинам, и он тоже посмотрел туда. В толпе Макс различил лицо, знакомое с детства по советским фильмам, на которых он вырос. Баба Маша обожала этого актера, его фотография висела на внутренней стороне их гардероба, и вот теперь Макс видел его живьем – народного артиста России, депутата Госдумы, которого прочат в министры культуры, Евгения Адамовича Светлова! Несмотря на почтенные лета, он выглядел импозантно в вечернем костюме цвета шоколада. Седые волосы поредели, но превосходно уложены, а морщин на лице не так много, если принять во внимание его возраст. Светлов напоминал голливудскую кинозвезду сороковых годов, с прекрасной осанкой и грацией в каждом движении. Рядом с ним шла женщина намного моложе. Она смотрелась очаровательно, от прически до кончиков ногтей, и Макс наморщил лоб, пытаясь вспомнить, где мог видеть ее раньше. Женщина была одета в васильковое вечернее платье без украшений. Пара двигалась по направлению к Максу и Андрею.
– Ну, здравствуй… Андрюша! – Макс не мог не заметить паузы перед именем. – Сколько лет, сколько зим! – И он протянул ухоженную руку, которую Кожухов крепко пожал.
– Здравствуй…те, – поздоровался он.
– Милый, а ты не говорил мне, что знаком с Андреем Кожуховым! – радостно воскликнула спутница киноактера. – Я ваша большая поклонница, – сказала она Андрею, мило улыбаясь. – Вы – украшение нашей сцены в то время, когда на ней полно бесноватой безголосости!
– Спасибо, – кивнул Кожухов.