Ария Маргариты
Шрифт:
Стрелой горящей поезд режет пустоту, Послушный неизвестным силам, Тебя втолкнули в этот поезд на ходу, И даже имя не спросили.
Не знаешь ты, что будет дальше, Каким ты станешь через миг…
или
Во тьму ночными часовыми
Уходят белые столбы.
Сложился и вариант 1-го запева, посвященный исключительно Владимиру Петровичу Холстинину, и выглядел этот вариант так:
Стрелой горящей поезд режет пустоту, Послушный неизвестным силам, Закат Европы проскочил он на ходу, Восход России пыль прикрыла.
Монументальный
В припеве уже чувствовалась готовность к прыжку – то ли с парашютом, то ли с «тарзанки», то ли с печки на лавку.
а) He спи, пора! Прощай, безумный поезд, Стрела летит туда, где рухнул мост, Пускай река (можно — Господь) Их души успокоит, А ты беги, И прыгай под откос,
б) Сорви стоп-кран, Он никому не нужен, Стрела летит туда, где рухнул мост, Разбей окно — И прыгай в снег и стужу, И прочь беги, Под литургию звезд.
в) Безумный мир — Безумный скорый поезд — Летит стрелой Туда, где рухнул мост.
Никто, поверь, стрелу не остановит, Разбей окно – И прыгай под откос!
г) (очень циничный вариант)
Не жди других — Они на все согласны. Стрела летит Туда, где рухнул мост, Там все найдут Любовь, покой и счастье… Разбей окно –
И прыгай под откос.
Серьезное стихоплетение, или укладывание слов в обязательную форму, иногда может довести до истерики. «Кровь, кровь, всюду кровь!» – хочется орать после появления на свет очередного «убийственного» опуса. Наступит тот момент, когда все созданные образы – зомби, Пилата, приговоренного к смерти узника, не сошедшие с ума потенциальные самоубийцы, оболганный церковью Паганини – соберутся в огромной зале со сводчатыми потолками и решат разорвать меня на тысячу мелких кусочков или на тысячи маленьких медвежат, как любит приговаривать моя дочь. Они просто разом, по команде сурового небесного цензора, внедрятся в мое тело. Сначала оно. скроенное по среднестатистической российской модели, начнет светиться зеленоватым светом, потом розоватым, потом желтоватым, потом оранжевым… Цвета хитро переплетутся и рванут вверх преждевременным новогодним фейерверком. В июле. Ощущения, которые я буду при этом испытывать, трудно отнести к разряду приятных.
Итак, сижу, обложившись бумажками, карандашами, разноцветными ручками, амулетами и картами Тара. Чувствую, наступает кризис — из-за газовой плиты выползает призрак сверчка. И тогда рождается посвящение господину Дубинину.
Идет такой Дуб по земле родного Внуково, идет вразвалочку, ветер со стороны взлетно-посадочной полосы играет дубининским хаером (вспоминаю, как в далеком 87-м году мы спасали дубининскую шевелюру с помощью лосьона «Бамфи», который отчаянно пах чесноком, но стабильно помогал от преждевременного облысения). Куртка на басисте — «Харли Дэвидсон», взгляд басиста — уверенный, на руке позвякивает браслет из белого металла в виде жизнерадостных свинячих голов.
— Это что, черепушки?— спросила я Дуба, увидев пижонское украшение и зная наверняка, что череп всегда был любимым, можно сказать культовым, предметом металлистов.
—
— А свинюшки-то здесь при чем?
— А я-то сам кто?
Итак, Дубу с любовью (как некогда писал большой юморист Ян Флеминг, отец агента 007 Джеймса Бонда: «From Russia. With Love» – «Из России с любовью»…
Когда я утром на лицо свое гляжу, Я ненавижу все живое, Рука, быть может, и тянулась бы к ружью, Но это самое простое…
Кому-то в тысячу раз хуже, Но ведь зачем-то он живет!
Второго куплета для этого гастрольно-похмельного произведения не случилось, уж больно исчерпывающим оказался первый. А случилась как раз та самая стрела.
Собственно адаптация пелевинских произведений музыкантами – фишка отнюдь не новая, оригинатьным сей поступок назвать трудно. Александр Ф. Скляр и группа ВА-БАНКЪ выпустили целый цикл, основанный на его текстах, а кто-то из «продвинутых» журналистов (лично я называю их «задвинутыми») сравнил «ва-банковскую» продукцию с берроузовским «Black Rider»-OM. Берроуз – культовый человек Америки и нашего мира, весь пропитанный наркотиками, но не утративший от этого остроты восприятия реальности, писатель, философ, мелодекламатор, доживший до глубокой старости, похоронивший своего сына, принявшего слишком большую дозу. Именно Берроузу приписывается авторство термина «heavy metal» – этому худющему старику с пронзительным всезнающим взглядом. «Ва-банковский» альбом ничего общего с берроузовским не имеет.
Книготорговец, пытавшийся дорого мне продать пелевинское «Поколение П», патетически провозглашал, брызгая слюной: – Мадам, да это же Булгаков сегодняшнего дня!
— Да какой же Булгаков, помилуйте! – пыталась отбиться я.
— Булгаков! Наичистейшей воды Булгаков! Какой слог! Какой язык! Какая мистика!
Пожалуй, в «Поколении…» мне понравился фрагмент с Че Геварой и «разговорной» дощечкой, не более того. Вспомнилась истерия, поднятая в свое время вокруг романа «Альтист Данилов», его автора Орлова тоже сравнивали с автором «Мастера и Маргариты», дамы визжали и вырывали друг у друга из рук затертые номера толстого литературного журнала (кажется, «Нового мира»), где частями печатался бестселлер.
Но!.. Булгакову – булгаково, Пелевину – пелевиново, а Орлову — орлово. Каждой стреле — свою лягушку, а каждой лягушке — свое болото.
И второй куплет «Стрелы» менялся если не со скоростью локомотива, то со скоростью хорошо упитанной летней мухи, напившейся легкого церковного вина.
Вагонов поезда тебе не сосчитать, В тех, что к Востоку, там — грязнее (пьянее), Кто Богу душу от тоски решил отдать, Того – в окно, и побыстрее…
или
Никто не помнит, чтобы поезд тормозил, Никто не прыгал в ночь глухую, Здесь верят — есть на свете лишь вагонный мир,
Где бьют, и любят, и воруют,
И этот мир в меня вонзился
Летящей огненной стрелой.
После проигрыша следовало торжественное заключение:
Все невозможное ты сделал — Ты спрыгнул с поезда живым!
Покойников в моем поезде можно было выбрасывать в окна и по другой причине:
Вагонов поезда тебе не сосчитать, Последний в небе затерялся, Умерших в окна здесь приказано бросать, Чтоб поезд с ритма не сбивался.