Аркадий Бухов
Шрифт:
— Дурочки…
— Да… Одна, кажется, не здешняя.
Первая и самая крупная ошибка совершена.
Через неделю, когда вы уже освоитесь с городом, пожилой и навязчивый учитель латинского языка во время прогулки по улице возьмет вас под руку и с укоряющим смешком скажет:
— Да-с, здорово вы, батенька… Сразу и при всех…
— Что такое?
— Да со Шмелихой-то… Можно сказать, афраппье сделали…
— Какая Шмелиха?
— Да уж не знаете будто… Танечка-то… С которой ужинали в клубе…
— Ах эта… А что?
— Как что? Можно сказать, местный демимонд, — с некоторой гордостью протянул он. —
— Да ведь эта самая, как ее… Танечка-то… Я думал, что она гимназистка или там… Скромная такая…
— Она-то скромная, а кто с купца двести рублей в месяц?.. А подарки там или птицу битую по четвергам… Вы не сердитесь, я вам, как пожилой человек, говорю. И подруга у нее — с артистами путается… Вы бы как-нибудь келейно… А то при всех ужинать… Вот многие и обиделись.
IV
Это предупреждение от многого вас не спасет. Ошибки неизбежны.
Если вас в таком городке позовут гулять, непременно узнайте, куда вы пойдете. В столице идут в шантан, для того чтобы встретить агента по распространению сверлильных станков, ездят в театр, чтобы узнать цены на бумаги, назначают даме свидание на вечере, чтобы провести через нее прошение в министерстве. В провинции для всего есть свое место. В каждом маленьком городе есть особое место для влюбленных. В одном оно называется Первуши, в другом — Холмами, в третьем — Косой, но назначение этого места всегда роковое. Туда ходят объясняться в любви, делать предложения, встречаться в первый раз, и, сколько бы ни было пар на каком-нибудь куске берега или пригородной полянке, весь город будет знать о том, кто с кем и когда туда ходил.
— Манечку Тыркину с бородуховским племянником сегодня на Косе видели, — мутно несется слух, — значит, налаживается дело. А тому студенту отставка… Сегодня он на бильярде играл, в клубе, а у самого лицо печальное такое…
Поэтому не нужно удивляться, когда кто-нибудь внезапно среди разговора задаст волнующий всех вопрос:
— А вы, кажется, с Демидовой вчера на Косе были?
Конечно, в столице задают такие вопросы только жена, ротмистры жандармских отделений и что-то подозревающие женихи, но здесь нельзя обижаться: вдруг что-то налаживается, а он, спрашивающий, узнает об этом последний. Человек вы молодой, в участке, где прописывали паспорт, знают, что вы — холост, тут и жениться недолго, — а ему пришлось бы об этом узнать из десятых рук.
— Был. А что?
— Да так… Славная барышня. Интересная такая.
— Очень милая..
— Да, да!.. Только насчет магазина это неправильно.
— Какого магазина?
— Ерлыховского. Сапожного. Вотчима ее магазин, а говорят, что будто ей от покойного отца остался. Вы с ихним соседом поговорите — Иван Сергеич знает.
— А мне-то что, собственно…
— Ну» не говорите, — магазин двенадцать тысяч стоит, да чистыми за Лизочкой тысяч восемь полагается…
V
И всего лучше в таком маленьком городке ходить в гости. Здесь у нас на каждого гостя
— Всю комнату прокурил… И чего особенного. Морда злая, а нужный человек… Без него два года без движения просидишь…
В маленьком провинциальном городке, который и на стенной карте по северной широте и долготе искать надо, — не так. Здесь если позовут в гости, то уж так искренно, что дальше идти некуда.
Под вас и зовут других знакомых. О вашем предстоящем приходе говорят с открытым превосходством:
— А у нас сегодня Нырков будет — знаете, который из Петрограда. Я уж вас, Евгений Сергеич, не зову, винта не будет… Так, своя компания.
Когда вы придете, все, что можно выбрать в квартире почетного и удобного, все рассчитано на вас. Редкий столичный человек, попав в такую атмосферу, удерживается от того, чтобы не начать самым безыдейным образом врать.
И чем больше тысяч народа вмещает в его рассказах каждый столичный кинематограф, чем большее количество красавиц-испанок ежеминутно попадается на глаза каждому посетителю столичных вечеров, — тем наивнее и охотнее ему верят.
И если из слушателей кто-нибудь сам побывал в столице, ему тоже очень не хочется не верить. Ведь он семь лет тому назад ездил, а этот — свежий. Еще пыль столичная на чемодане.
Хозяин слушает и вспоминает о своих студенческих мечтах переехать в столицу. Хозяйка даже не слушает. Она вся горит одной мыслью о том, как она будет завтра у Пануровых передавать все это своими словами. А маленький гимназист так впился широко раскрытыми глазами в гостя, что становится непонятным, какие нечуткие люди вывели ему годовое три с минусом в графе: внимание.
— Вы бы скушали вареньица…
В голосе у хозяйки, действительно, просьба. Она пододвигает блюдечко, полное громадных черных вишен, и разовравшемуся гостю становится неудобно. Он вспоминает. как опытная столичная хозяйка, переложив на чужое блюдечко лишнюю ягоду, быстро вывертывает ее в бочку с полуфунтом тягучего купленного недоразумения, над которым кто-то по неосторожности или сознательному умыслу налепил бумажку с названием ягоды.
Иногда разговор затихает, и В полумраке, пока еще не зажгли лампу, чувствуешь, как вместе с темнотой над уютной комнатой висит какое-то непривычное чувство дружелюбия и общей благодарности к вам за то, что вы свежий, не уснувший человек, пришли и десятками пустых слов о чем-то другом, не похожим на жизнь хозяев, тронули добрые и позевывающие души.
VI
Когда вы уедете, о вас, конечно, будут говорить еще долго. Не всегда хорошо, но все же будут скучать. Через год вы получите написанное незнакомым почерком письмо, подписанное такой же незнакомой фамилией.