Аркадий Бухов
Шрифт:
Ночью Лущихин лежал на нарах, спал и видел во сне, что интеллигенция — это мозг страны и ее нужно беречь. Это было так трогательно, что по щекам, сползая на подушку, текли слезы…
Поплачем же и мы, братья-интеллигенты, вместе с Лущихиным… Ни тюрьмы наши, ни кровь наша, по-видимому, не убедили демократию, что наши крахмальные воротнички — не паспорт буржуа… Бедные, мы всегда были под гласным надзором… Когда-то нас ссылали и вешали люди н голубых мундирах за демократию, теперь нас будет гнать в окопную грязь демократия за то, что
Ведь это мы, Лущихины, составляли и разрабатывали те политические программы, с точки зрения которых нас теперь обливают сочным именем: бур-жу-а-зия…
Поплачем же, братья, с моим Лущихиным…
Начало
Началось это совершенно неожиданно. На одном из великосветских раутов Распутин сидел, окруженный дамами, и конфузливо сопел, поковыривая большим грязным пальцем в куске ананаса.
— В вас есть что-то магическое, — ласково кивнула ему головой одна из окружающих, — вы мистик.
Предполагая, что дама говорит о прежнем тобольском конокрадстве, Распутин ответил уклончиво:
— Враки все. Митька крал, а я — нет. Врет наш урядник.
— Нет, нет, не спорьте. Григорий Ефимович, — запротестовали дамы, — вы сфинкс. Загадочный сфинкс.
— Может, и так, девушки, — осторожно согласился Распутин, — только ежели вы насчет Васькиного мерина, так это напрасно. Кто крал, а кто и не крал. Дело прошлое, вспоминать не стоит.
— Мерин — это звучит красиво, — шепнула одна дама, — что-то непонятно-влекущее. Если у меня родится мальчик, я назову его Мерином. Мерин Сергеевич. Честь нашей фамилии спасена.
Тут же Распутина назвали многогранным, бескрайним и нездешним. Он растерянно оглянулся на дверь и подумал:
«Бабы важные. Может, у всех мужья-то пристава. Сейчас словами донимают, а потом до дела докопаются. Как позовут мужьев-то, прощай тогда, Гришка…»
И вслух добавил:
— Идтить надо.
— Нет, нет, не пустим, — заволновались дамы, — ни за что не отпустим…
«Ну вот и готово, — испугался Распутин. — и пымали, как воробья. Эх, кабы отмочить что-нибудь, чтобы меня отсюда сразу выкинули…»
Он потянулся к хрустальной вазе и стал тянуть за скатерть, но расторопный лакей быстро переставил вазу на другой стол.
«Вазу нельзя, — подумал Распутин, — за вазу бить будут. А после ходи. Гришка, без ребер».
Но сметливый ум сибиряка подсказал блестящий выход, и, подойдя к дверям, Распутин подозвал к себе хозяйку салона:
— Одевайся, старуха. В баню едем.
Именно с этого момента и началась блестящая карьера Распутина. Уже чудились ему возмущенные крики гостей, уже заранее краснела щека от удара, и с трепетом ждал он минуты, когда, найдя точку опоры в холодных камнях тротуара, он подымется с четверенек и стрелой помчится в свою комнатку… Но произошло неожиданное.
—
И уже в прихожей услышал он только завистливый шепот из зала:
— Счастливица… Счастливица…
А когда садились в карету, старый лакей почтительно спросил хозяйку салона:
— Так и прикажете доложить графу?
— Так и скажи: в баню. Очистит грехи, мол, и приедет.
* * *
С этого вечера прошло три месяца, а великосветские дамы оказались столь погрязшими в грехах, что очистка их не прекращалась даже в двунадесятые праздники.
Приходили очищаться целыми семьями и поколениями. Престарелые бабушки вели за руки юных внучек, и популярность Распутина росла.
— Там какая-то барыня вас спрашивает, — докладывала Распутину прислуга. — Впустить?
— А 4его ей надо?
— У меня, говорит, время от пяти до семи свободно, так я, говорит, очиститься заехала, да поскорее, а то внизу мотор дожидается.
— А какая она из себя?
— Старая, да прыща на ней много.
— Гони, — отбивался усталый Распутин. — скажи, что, мол, безгрешная она. Пусть нагрешит, а потом уж и лезет.
Тогда стали записываться. Не помогло и это. Распутин пожелал исключительной клиентуры и сурово заявил очищаемой от грехов баронессе:
— Слышь, Пашка, хочу, чтобы в самые верха попасть. Вези меня прямо во дворец!
Так как Распутин грозил забастовать, его повезли.
* * *
Около первого же светского генерала Распутин немного оробел.
— А ты не пальцимейстер будешь? — дипломатически спросил он.
— Выше, — огрызнулся генерал.
— Так, так…
Сначала Распутин хотел отойти, но те, кто уже узнал путь к доверию, никогда не откажутся от этого пути, и Распутин прибег к способу, однажды сделавшему ему карьеру: он пальцем подозвал генерала и решительно сказал ему:
— Пойдем в баню!
Генерал не пошел, но это предложение было настолько неожиданным для светских кругов, что за Распутиным сразу установилась репутация необычайно оригинального человека.
* * *
Через два дня после пребывания в высших сферах Распутину понадобились два рубля на новые портянки. Попробовал попросить у швейцара, но тот. не учтя возможной карьеры просителя, отказал, ссылаясь на семейные издержки.
— Подавишься потом своими двумя рублями! — высказал вслух Распутин внезапно пришедшее желание.
— Да ну? — иронически отозвался швейцар. — Голос, что ли, тебе был, что подавлюсь?
— Голос? — переспросил Распутин и вдруг радостно схватил швейцара за руку: — Выручил, миляга, выручил…