Аркадия
Шрифт:
Аурелиуш не переставал удивляться красоте этого места и не мог представить себя где-то, кроме него. Иногда он раскидывал руки и, стоя на большой высоте, недалеко от Истока, глядел на заледеневшие верхушки деревьев Запада и кричал, что счастлив. А больше, наверное, на свете никому и не надо.
Один из муравьев сбился с пути, и Аурелиуш, как великий дрессировщик, подтолкнул его ногтем к правильному пути в жизни. В этот момент он услышал чей-то осторожный, легкий шаг. Ее всегда так легко было спугнуть.
Аурелиуш делал вид, что занят исключительно бегом своих муравьев, но сердце его билось так сильно. Он прежде подобных вещей не чувствовал,
Осторожно, с трепетом, он бросил быстрый взгляд на Ладу. Она спускалась вниз со странной, для принцессы простотой - перепрыгивала через две ступеньки, потом восходила вверх на одну, смотрела на свои ступни, довольно долго, и прыгала вниз снова. То ли она игралась, то ли совершала какой-то ритуал. Она была дивно хорошенькая, тонкая-претонкая, по-оленьи глазастая, такая бледная, что почти не существующая. Аурелиуш смотрел на нее, пока она смотрела на ступеньки лестницы. Перила, вившиеся стеблями растений, имели счастье ощущать крепкую, до белых костяшек, хватку ее пальцев.
Аурелиуш поглядел вверх, небо было высокое и далекое, прохладно-синее. По нему плыли пушистые облака, как сахарная вата, которая одна Аурелиушу из изобретений мира нравилась. Башню Лады называли еще Башней Безумия. Она была Принцессой Заблудившихся, отвечала за самоубийства, совершенные безумными. Зазывала прыгнуть отчаявшихся, предлагала полетать запутавшимся, была голосами в несчастных головах. Аурелиуш и Лада, можно сказать, занимались делом противоположным. Она вдохновляла умереть, он вдохновлял жить. И, наверное, поэтому его так тянуло сюда, в эту башню, построенную из сумасшествия. Пространство здесь было искажено, Аурелиуш иногда видел так мир, но для этого он должен был быть очень-очень, честно говоря - мертвецки, пьян. Углы были рассредоточены, лестница казалась змеей, изогнувшейся каким-то невероятным образом, безупречно-красные стены виделись, как через разные линзы, одни давили, другие тоскливо отдалялись, пространство вопило о своей ненормальности, искаженности, и взгляд все время ощущал это неясное движение пространства. Аурелиушу всегда казалось, что здесь он сходил с ума, и голова болела, и все было как будто рассредоточено в мыслях, разбито на кусочки. Но она - оставалась целой.
Аурелиуш еще посмотрел на то, как скачут по небу облака, поставил на своего фаворита, похожего на длиннохвостого коня. А потом подумал: почему бы и нет?
Мысль была слишком легкой и веселой для того, кто сидел здесь каждое утро уже несколько лет. Потому бы и нет, сказал себе Аурелиуш, и засмеялся. Она замерла, занесла ногу над ступенькой и посмотрела на него. Он напугал ее? Он этого не хотел. Никогда не пугал, и вот. Ни на что не решался, и вот. Он смотрел в ее глаза, светлые и большие, напоминающие глаза зверька за секунду до бегства.
Нужно было решаться, иначе она уйдет. И Аурелиуш сказал:
– Здравствуй, Лада!
Он улыбнулся ей самой красивой из своих улыбок. Некоторое время Лада молчала, но и наверх не взбегала. Ее длинные, нечесаные волосы, светло-русые, неравномерно остриженные так странно смотрелись распущенными, когда на ней было расшитое кружевами, роскошное, темно-фиолетовое платье. Она была босая. Аурелиуш заметил, что ступни ее все в ссадинах, красных цветках, распустившихся на бледной, блеклой коже. Ему стало ее жалко, ей не должно было быть больно, она же была такой хорошенькой. На самом деле многие, к примеру Каспар, говорили, что в Ладе нет ничего особенного. Вот это была совсем неправда. Ничего-то он не понимал. Аурелиуш был знатным красавцем, у него было много женщин, но такой, как Лада он прежде не видел. Драго сказал, что это называется любовь. Когда любят людей видят по-другому, правдивее.
Любить, подумал тогда Аурелиуш, здорово. Но сейчас сердце замерло, и было не очень. Никогда еще Аурелиуш не чувствовал такого страха. Он, больше для того, чтобы сказать хоть что-нибудь, выпалил:
– Я просто здесь сижу, дай думаю поболтаем с тобой! Всегда же здесь сижу! А ты здесь ходишь! Почему мы никогда не болтаем? Ты не любишь болтать, или болтать со мной, или...
Она посмотрела на него, как на идиота, а потом вдруг засмеялась, тихонько, так что Аурелиуш едва услышал. Ее пальцы с обгрызенными ноготками коснулись губ, и она отвернулась. Но не ушла. Так Аурелиуш понял, что если уж что-то он и может сделать такого, чтобы жизнь его стала из потрясающей - просто идеальной, то он должен делать это сейчас.
– Иди сюда!
– позвал он.
– Я тут муравьев дрессирую.
И она спустилась на ступеньку вниз, а потом еще раз и еще раз. И хотя она очень-очень медленно двигалась, сердце Аурелиуша билось быстро, как никогда. Он встал, когда она совсем спустилась. И потом подумал, глупо же он будет выглядеть, если она сейчас пройдет мимо. Но Аурелиуш был шутом, глупо выглядеть являлось его призванием, так что ничего страшного случиться не могло. Ну же, подумал он, сердце, заткнись, заткнись. То есть, не навсегда, конечно.
Лада замерла у лестницы, а Аурелиуш - напротив нее. Муравьи, как ни в чем не бывало, продолжали наворачивать лежачие восьмерки на шахматном, блестящем полу.
– Как твои дела?
Аурелиуш ведь тоже был принц, и даже имя его значило - золотой. Он чувствовал себя таким смелым. Наверное, Каспар так себя ощущал, когда сталкивал вместе армии.
– Мои дела, - повторила она. А потом пожала плечами:
– Нормально. Вроде.
– Хочешь посидеть со мной на полу?
О, да, Аурелиуш, лучшее предложение даме, которое кто-либо мог сделать. Оставалось только засмеяться над самим собой, и Аурелиуш засмеялся. Тогда она легонько, очень быстро улыбнулась. Аурелиуш никак не мог поверить, что она - одно из воплощений смерти. В ней было столько трогательного очарования.
А потом она, совершенно внезапно, села на пол. Аурелиуш так и остался стоять. Некоторое время она смотрела на него снизу вверх, а потом сказала:
– А ты сидеть не будешь?
– Буду, - кивнул Аурелиуш. Он опустился рядом с ней, и они вместе смотрели на то, как бегут по сиропным дорожкам муравьи.
– А как они не прилипают?
– Раствор слабый, - сказал Аурелиуш, наслаждаясь своей сомнительной мудростью. И, чувствуя, что он на коне, продолжил.
– А я тебя тут давно замечаю.
– Ну да, - кивнула Лада.
– Я ж живу здесь.
Она говорила очень-очень просто, а еще - на польском. В Аркадии все понимали друг друга, и часто Аурелиуш удивлялся, что Каспар вроде говорит на датском, а ему ясно каждое слово, или что Флори пищит на немецком, а он все понимает. Но с Ладой этой магии было не нужно.
– Да, я вот тоже здесь живу. То есть, не здесь, а просто в комнате. Но здесь вот я дрессирую муравьев. А еще я жил в Польше. Польша - великая страна, правда?
– Правда, - согласилась она, тон у нее был серьезный. Аурелиуш улыбнулся ей, а я его язык словно продолжал жить собственной жизнью, он сказал: