Арктический мост(изд.1959)

Казанцев Александр Петрович

Молодой сенатор смутился:

— Вот видите, сколько нужно сделать, мистер Мор…

— О, мой милый друг, впереди еще много борьбы, борьбы за лучшую участь американцев.

— Желаю удачи, мистер Мор.

— Мистер Игнэс заедет за вами хотя бы вот сюда, чтобы не дразнить парней из газетных трестов.

В час, когда в офисе кончилась работа и в Сенате не было заседания, которое, как известно, не ограничивается временем, ибо нельзя прервать выступающего сенатора, о чем бы и сколько времени он ни говорил, даже если он попросту

стремится сорвать этим обсуждение законопроекта, — в этот уже свободный час сенатор Майкл Никсон вышел из своего офиса и вскоре был напротив здания Верховного Суда.

Мистер Боб Игнэс уже ждал его в своем великолепном «Крейслере», огромном, словно плывущем по мостовой, широком, как удобная лодка.

— Хэлло, мистер сенатор! Мечтаю выпить с вами коктейль трех чертей. У меня дома есть эта дьявольская смесь.

— Хэлло, мистер Игнэс! Говорят, смесь соляной и серной кислоты называется по-русски «царской водкой».

— Садитесь, прошу вас. Царской водкой вас мечтают угостить менее проницательные бизнесмены. Я хотел бы с вами просто поболтать.

Боб Игнэс был худой и лощеный джентльмен лет за пятьдесят, с бритым умным лицом, редеющими, гладко зачесанными волосами и светлыми, проницательными глазами.

Автомашина быстро мчалась по улице, Догоняя впереди идущий автомобиль, который оказался полицейским.

Мистер Игнэс притормозил.

— Пусть лучше эти господа проедут, — сказал он вполголоса. — Терпеть не могу с ними встречаться.

Молодой сенатор расхохотался. Игнэс подмигнул ему:

— Все фирмы отказались страховать мой автомобиль. Они терпят на мне убытки. Им ведь нет дела, что из штрафов, которые я заплатил по милости едущих впереди господ, можно составить целое состояние.

Полицейская машина свернула за угол, и тогда мистер Игнэс показал, почему ему приходится платить много штрафов. «Крейслер» летел по средней черте улицы, отпугивая все машины, приводя в ужас пешеходов.

— Прошу извинить, Майк, — переходя на фамильярный тон, всегда знаменующий в Америке установление деловых отношений, сказал мистер Игнэс, — я везу вас в свою местную хижину. Я снимаю небольшую квартирку в одном доме, где могу останавливаться, приезжая в Вашингтон. С отелями всегда возня, телеграммы, заказы… Бывают дни, когда в Вашингтоне толчется слишком много народу. Так что прошу извинить меня за мой вигвам.

Через минуту машина остановилась около фешенебельного дома на самой аристократической улице Вашингтона. Один этаж этого дома и снимал мистер Игнэс.

В подъезде, перед запертой дверью, мистер Игнэс нажал кнопку, после чего из стены раздался женский голос:

— Хэлло, кто там?

— Это я, дорогая, с гостем, — ответил стене миллионер.

— Сейчас, мой мальчик! — воскликнул женский голос и за дверью что-то щелкнуло. — Пожалуйста, проходите.

Игнэс распахнул дверь, за которой никого не оказалось.

Гость и хозяин поднялись по ковровой лестнице во второй этаж. В раскрытой двери квартиры их ожидала стройная, но уже чуть поблекшая дама, дорого и со вкусом одетая.

— Как это мило! Я так рада вам, мистер сенатор, — и она протянула руку Майклу.

Тот низко поклонился.

— Ну вот наше небольшое гнездышко, — сказал мистер Игнэс.

Хозяйка провела Майкла в просторную комнату, в которой было на редкость мало мебели, но дорогой и удобной. В гнездышке Игнэса, как прикинул Майкл, было не меньше 250 квадратных метров.

— О, сэр! Вы были в России! — говорила хозяйка. — Это моя родина. Я учу Боба русскому языку.

— Я только плавал около ее берегов и неожиданно попал в СССР, ответил Майкл.

— Как бы я хотела хоть взглянуть на эти берега! Боб обещает взять меня с собой, когда в следующий раз поедет в Москву.

— В следующий раз, в следующий раз! — отмахнулся мистер Игнэс и провел гостя в кабинет. — Вы видите, здесь еще все не устроено. Приобрел несколько картин русских художников. Хочу выдержать стиль… не пускаю сюда крикливую западную мазню.

— Это желание вашей супруги?

— О нет! Я с нею лишь вспоминаю русский язык, который был языком моего детства.

— Неужели? — удивился Майкл.

— Моя мать, голландка, была замужем за русским Игнатовым. Увы, они разошлись, когда мне было четыре года. Отец оставил меня у себя, мать вернулась в Голландию. И Боря Игнатов, представьте это себе, жил в Москве. Но отец умер во время русской революции, мать обратилась к советскому правительству с просьбой отправить меня к ней… И вот я считался голландцем, но всегда говорил о голландцах «они»… Затем — умноженное наследство, наконец, Америка, и я стал американцем и миллионером, вместо того чтобы стать марксистом.

— Стать марксистом никогда не поздно, пошутил сенатор.

— Один раз я понял, что это полезно. Видите этот электрический камин? Я включу… Как будто мерцают горящие угли… Он мне памятен, я купил его, когда еще жил в Голландии. Я затащил к себе русских туристов и показывал им этот камин. Они, конечно, были марксистами. Я играл на бирже… Акции ближневосточных нефтяных компаний… Я спросил русских (это было перед передрягой на Ближнем Востоке): почему повышаются мои акции? Я страшусь беспорядков, но мне жалко продать лезущие вверх акции.

— Что же ответили вам русские?

— Посоветовали мне прочитать Маркса.

— И вы?

— Я продал акции. Начался Суэцкий кризис, нападение англичан и французов на Египет и все, что потом произошло. Я избежал огромных убытков и велел переплести «Капитал» Маркса в дорогой переплет.

— Прочитали?

— Прочитал. Конечно, кое-что устарело, но много интересного. Это надо знать.

— Кому?

— Не только вам, мистер коммунист, но и грамотному капиталисту. Что касается меня, то я усовершенствовал Маркса.