Арктическое вторжение
Шрифт:
Вспыхнул один прожектор, затем другой. Утоптанная площадка посреди лагеря озарилась ярким белым светом, отчего сделалась похожей на съемочный павильон. Очертания человеческих фигур стали очень четкими, тени от них растянулись по белому покрову, повторяя каждое движение людей.
«Как в кино, – подумала Полынцева. – Но это не кино».
Мужчина в маскхалате небрежно перешагнул через нее, буркнув себе под нос:
– Три.
Это тоже было сказано по-английски. Короткое слово не позволяло определить наверняка, говорит ли мужчина с тем же специфическим акцентом, что и его командир, но Полынцева решила, что да. Эти люди были одеты
– Пять, – произнес один из них и неожиданно ударил попытавшегося подняться на четвереньки Сашу-тракториста.
– С-сука, – взвыл Саша, повалившись на бок.
Среди полярников поднялся недовольный ропот. Ободряя друг друга матюгами, они начали подбираться к катающемуся по снегу товарищу.
– Изверги! – выкрикнул Трегубов. – Фашисты проклятые!
Тогда прикладами заработали сразу несколько пришельцев.
– Шат ап, – раздраженно приговаривал один из них, коренастый и плечистый, – шат ап, ю, рашн бастардз.
Он назвал пленников русскими ублюдками и хотел, чтобы они заткнулись.
– Лив зэм элон, – подал голос командир, когда бунт был подавлен. – Оставьте их в покое.
«А ведь это не похищение, – вдруг осознала Полынцева, и душа ее сжалась от знакомого каждому внутреннего холода, который рождает смертельная опасность. – Нас никуда не повезут отсюда, потому что не на чем. Но тогда зачем мы им понадобились? Что с нами собираются делать?»
Ее блуждающий взгляд наткнулся на окоченевшие трупы лаек, затем остановился на телах сидящих и лежащих на снегу товарищей. Шофер Саша то и дело сплевывал, словно никак не мог поверить, что слюна его окрасилась в красный цвет. Похожий на щуплого мальчика Ложечкин дрожал, обхватив себя за плечи, а под глазами его наливались темным цветом синяки, чем-то смахивающие на неуместные в здешних широтах солнцезащитные очки. Бородатый Кващинский зыркал из-под косм на обидчиков и походил на актера, играющего роль попа, схваченного гитлеровскими карателями. Повар Ефремова, вытащенная на улицу в одной ночной рубашке, ерзала, стараясь усесться так, чтобы геологи и аэрологи ненароком не заглянули ей под подол. Как будто кого-то сейчас волновали ее прелести! На сорокаградусном морозе, от которого уже у многих перехватывало дыхание и сводило конечности!
– Немедленно отведите нас в помещение! – потребовал Трегубов. – Хотя бы женщин! – Его голос сорвался на фальцет. – Слышите меня? Мы мирные люди. Вы не имеете права обращаться с нами подобным образом!
– Вы действительно так думаете? – вежливо отозвался командир штурмовиков.
Полынцева отлично его поняла, как и начальник экспедиции.
– Йес, оф кос, – задиристо подтвердил Трегубов.
Его седая шевелюра выглядела так, будто на нее вылили банку вишневого варенья. Он был немолод, ему здорово досталось, но он не был сломлен духом. А вот прижавшаяся к нему Бородулина, не стесняясь, вдруг завыла во весь голос, будто оплакивая чью-то кончину.
«Свою собственную», – подумала Полынцева и заплакала тоже, но беззвучно, и слезы замерзали на ее ресницах, не успевая скатываться по щекам.
– Все пятнадцать человек в наличии, – донеслась до нее английская фраза. – Разрешите приступать?
– Валяйте, – кивнул предводитель «белого» отряда.
– Всем встать! – перешел на крик подручный. – Стэнд ап!
Геофизик Федоров перевел сказанное с таким видом, будто выполнял здесь обязанности гида и происходящее его не касалось. При этом он чему-то улыбался, а глаза его казались стеклянными и незрячими, как у мертвеца.
«Живой труп, – вспомнилось Полынцевой. – Было такое литературное произведение, я еще сочинение по нему писала. Но кто автор?»
Все ее мысли сосредоточились на этом вопросе, помогавшем не думать о том, что ее ожидает. Двигаясь механически, точно сомнамбула, она встала, то и дело клацая зубами. Ее товарищи по несчастью, уже порядком окоченевшие в нижнем белье на морозе, тоже начали подниматься на ноги, собираясь вокруг Трегубова. Все подавленно молчали, только океанограф Шишков о чем-то шептался с Кренделем, который в свои тридцать с небольшим лет уже считался видным гидробиологом. Заметив это, двое мужчин в маскхалатах набросились на них с тумаками и руганью.
– Немедленно прекратите, – возмутился Эдик Кренкель и машинально добавил: – Стоп ит!
При такой фамилии было неудивительно, что на станции его звали Кренделем. Но сегодня это не казалось смешным. Особенно когда захваченных в плен полярников заставили выстроиться в шеренгу и они очутились лицом к лицу с неизвестными в белой экипировке. Правда, на самом деле лиц иностранцев видно не было. Зато каждый из россиян получил возможность заглянуть в направленное на него дуло автомата или винтовки.
А потом прозвучал совсем уж ошеломляющий приказ:
– Раздеться. Всем раздеться.
Командир «белого» отряда не счел нужным перевести сказанное. За него это сделали те участники экспедиции, которые знали английский язык. Вроде бы все было ясно. Но никто и пальцем не пошевелил, чтобы выполнить приказ. Полярники и без того уже изнемогали от беспощадного холода арктической ночи. Почти все они стояли на снегу босиком, стуча зубами и растирая посиневшую кожу. Только двое из них легли спать в свитерах, да Федоров натянул перед отбоем теплый спортивный костюм приятного зеленого цвета. Остальные были едва прикрыты рубашками, футболками, трусами и кальсонами. Расставаться с последними лоскутами одежды было смерти подобно.
– Хорошо, – перешел на русский язык главарь банды. – Я вижу, вас необходимо убеждать. Мы умеем убеждать.
Его речь была правильной, однако правильность эта звучала нарочито, как если бы с россиянами общался не очень тщательно запрограммированный робот или шпион из старого советского фильма.
«Иностранцев там обычно играли прибалты, – припомнилось Полынцевой. – Литовцы, латыши, эстонцы. Интересные мужики, только фамилии у всех дурацкие. Сплошные Будрайтисы с Калниньшами. И еще эти... Юри Ярветы...»
Нервный смешок был готов сорваться с ее непослушных синюшных губ, когда голос, донесшийся словно издалека, вернул ее на грешную землю.
– Сейчас мои люди застрелят… – указательный палец иностранца, обтянутый вязаной перчаткой, остановился на оцепеневшей Полынцевой, – застрелят вот эту женщину. Потом эту. – Палец переместился на рыдающую Бородулину. – Тогда, может быть, вы поймете, что мы пришли сюда не для того, чтобы шутить шутки.
Окончание тирады прозвучало слегка непривычно, однако стало окончательно ясно, что предводитель «белого» отряда изъясняется по-русски так же свободно, как по-английски; возможно, даже с менее заметным акцентом. Это, как показалось россиянам, было еще хуже. Если только могло быть что-то хуже того, что уже произошло.