Армагеддон №3
Шрифт:
Проводник неопределенно махнул рукой в окно позади себя, где вовсю злобствовала серая вьюга с мелким колючим снегом.
— Ты видел, кто к нам сел? — резко перешел к сути Ямщиков. — Я с этой бабой жил три года еще до Чечни, Петрович! Муж у нее, видите ли, теперь шибко ласковый! Я говорил тебе, что все бабы — суки, а ты мне не верил! Вот пойди и посмотри на нее!
— То есть как это она к вам села? — с тревогой спросил проводник. — Я ведь ей сразу сказал в восьмом купе устраиваться. Серафима Ивановна давно просила женщину к ней подсадить, скучно ей, поговорить не с кем… Причем ведь я ее попросил в другие купе не соваться, мол, люди спят еще… Странно это, Гриша.
— Да что странного? — в запальчивости
— А твоя– то как на такое смотрит? — перебил Петрович.
— Кто это? — не въехал сходу Ямщиков. — А-а… эта. Не знаю, не задумывался, кто еще в такой дурацкой ситуации за меня переживает. Ей-то какое дело?
— Гриша, ты что? — всплеснул руками проводник. — Мне кажется, что у вас только что-то наклевываться начало, я даже присмотрелся к ней… Решил, что она очень даже ничего… Зачем тебе какое-то старье в прошлом ворошить, Гриша?
— Да присматривайся ты, к кому хочешь, — сказал Григорий, потушив сигарету. — Мне, сам понимаешь, надо расставить кое-какие точки над "i".
— Ты ее любишь? — тихо спросил Петрович.
— Чо, совсем дурак? — в недоумении ответил вопросом Ямшиков.
— Тогда зачем ты это делаешь? — все так же тихо спросил проводник. — Знаешь, явись сейчас ко мне моя бывшая, я бы спокойно ее в восьмое купе отправил и ничего ломать в моей теперешней жизни не позволил. Хотя, спасибо ей большое, особо и ломать у меня нечего, но все равно бы не стал переживать эту лабуду заново. Было — и прошло!
— Только села к нам в вагон не твоя бывшая, а моя! — окончательно решив для себя что-то, отрезал Ямщиков. — Это — судьба, Петрович, а от судьбы прятаться глупо. Давно сделал для себя вывод, что мужики делятся на цуциков, вроде тебя, и собственников, вроде меня. Объяснять разницу долго, да и ни к чему. Но только это — моя баба. Со всеми вытекающими.
Почти сразу за Ямщиковым, вернувшимся из тамбура, в купе влез Петрович, грязной тряпкой вытирая руки от угольной пыли. Он бесцеремонно уселся рядом с Наталией, вдумчиво проверил билет, а за постель попросил дать без сдачи, терпеливо ожидая, пока она найдет сорок четыре рубля мелочью в объемистом ридикюле.
— Здесь вам с двумя дамами шибко жирно будет, — сказал он, не глядя на вспыхнувшего Григория. — В восьмом купе бабушка едет, божий одуванчик… Ведь сразу сказал вам идти в восьмое купе. Предупредил, что люди спят. Потом вас вылавливай во всех купе… Шустрая вы дамочка, оказывается.
— Восьмое, так восьмое, — гордо сказала Наталия Семеновна, жестом останавливая Ямщикова, попытавшегося вставить за нее словечко.
Петрович вышел, и Наталия Семеновна, обиженно поджав полные губы, принялась медленно собирать уже разложенные вещи. Собственник Ямщиков, сидя на одной полке с мрачно глядевшей в окно Мариной, только попискивал, как цуцик:
— Наташ, да ты что? Что ты его слушаешь-то? Оставайся! Никто ведь не возражает!
Наталия с глубокими грудными вздохами еще более замедлила сборы. Она возилась бы до вечера, если бы неожиданно не вмешался Седой. Приподнявшись на локте, он тихо, но твердо сказал прямо в лицо стоявшей посреди купе Наталии Семеновне:
— А ну-ка, пошла отсюда, шалава наглая! Тюти-мути тут еще разводит! Ей проводник сказал в восьмое купе отправляться, так она сюда лезет! Здесь и без тебя дышать нечем!
Ямщиков и Марина с удивлением уставились на Седого, о котором решительно забыли в процессе мучительных душевных переживаний, вызванных появлением новой попутчицы.
— А зачем хамить? — попыталась быть гордой Наталия Семеновна.
— Ну ты уж вообще, Седой! Как-то нехорошо получается, — растерялся Григорий.
— Ты, Ямщиков, немедленно заткнешься и попытаешься работать головой! А ты — пошла вон отсюда! — безапелляционно приказал Седой, подкрепив слова довольно грубыми жестами.
Наталия вышла, резко дернув дверь, Ямщиков посмотрел ей вслед каким-то скучным, собачьим взглядом. От происходящего вокруг Марине было не по себе. Хуже всего, что она снова начала жалеть, что теперь уже только женщина. Что-то не соглашалось внутри с этим взглядом Григория, из-за которого ей было до слез обидно чувствовать себя глупой и беспомощной.
Седой спустился с верхней полки, будто невзначай болезненно пнув Ямщикова в лодыжку. С шумом принюхиваясь своим костистым носом, он произнес странную вещь, от которой Марине стало еще больше не по себе:
— Это сама Ложь к нам пожаловала… Сладеньким пахнет! Тлением! И такой белесой пудрой, как на чумных мертвецах… И от тебя, Ямщиков, уже идет слабенький запашок… Похоже, наш Факельщик прав, я теперь даже их чую!
— Да что ты врешь, Седой? На публику работаешь? — зло сказал Григорий, которого уже вовсю понесло. — Так скажи прямо, будто и от Наташки так пахнет! А потом попытайся пояснить свое собственное заявление о том, как ты нюх потерял. Чего ты Флику честно не скажешь, что ни хера не чуешь с момента посадки? Решил из этой вот матрешки — Факельщика воспитывать? Развивать педагогически в бабе всякие иллюзии и фантазии? Только мне не надо больше шаньги мазать, лады? Для начала сам разберись, когда ты врешь, а мне без надобности.
— А вот тут ты здорово ошибаешься, дорогой! — саркастически заметил Седой. — Я отрицать не стану, что с нюхом у меня были большие проблемы… Отчего бы Флику заодно не сообщить, из-за чего у меня такие проблемы возникли. Чего замолчал? Расскажи, как под руководством двух полковников кровью крестился! Ты этой ночью дрых без задних ног. А между тем в нашем купе среди ночи что-то полыхнуло. Свет был какой-то… Что даже я видеть немного начал. Неважно. В этот момент всю защиту купе пробило — посмотри на обрывки ниток! Факельщика я не виню! Уверен, что мы все вечером сделали правильно. Это было нечто странное… Будто источник света оказался прямо в купе. Здесь еще надо головой над таким фактом поработать, крепко поразмыслить. Марина свалилась без памяти, а я в этот момент почувствовал, как ко мне нюх возвращается. А это такое… Откуда тебе знать, что это такое?.. Сам себе удивляюсь, как такой кошмар пережил. Скорее всего, мне так нюх возвратили. Для работы, конечно. Уверен, другого способа, после твоих выходок в спецназе, не было. Значит, ценят наши общие усилия! А ты со всякой мухабелью лезешь, уже весь в какой-то дряни вывозился…
— Да полно мифы и легенды рассказывать, Седой! — с нескрываемым недоверием прервал его Ямщиков. — Да-да! Тут же выясняется, что ему как раз накануне застарелый гайморит подлечили с фейерверками, салютами, танцами живота и стриптизом. Заодно удалили без наркоза и чуму XXI века — геморрой, кариес и аденому простаты. Ну, и гад же ты, Седой! Вот как мне сейчас к Наташке подкатывать? И перед Фликом заложил… Чувствую, вам обоим не терпится испакостить мне последние деньки на свободе. Вы-то накануне посадки появились, ни жизни за вами, ни памяти… А какие сволочи оказались на проверку? Маринка решила деньги стянуть, чтобы я одну растворимую лапшу жрал перед смертью, а ты — чтобы я тут с вами окончательно сдвинулся… Отвечу тебе, дорогой, твоим же любимым девизом: "Не дождетесь!"