Армагеддон №3
Шрифт:
— Поройков! Прекратить! — орал, размахивая руками, бегущий к ним лейтенант.
Да что же это? Они все с ума посходили? Блатной сумел-таки встать на ноги перед лейтенантом и, отплевываясь кровью в сторону, пытался даже лыбиться разбитым ртом. Он посмотрел Поройкову в глаза, и до старшины вдруг только теперь явственно докатился тревоживший его смысл восторженного ритма, которым дышало все вокруг него.
"Мы умрем!" — звонко стучали с откоса понедельники.
"Мы умрем!" — визгом отвечали им пилы из ближнего леса.
"Мы умрем!" — шептали, потрескивая смолой, факелы.
"Умрем! Умрем! Умрем!" — непрерывной очередью выводили топоры.
Поройков посмотрел в глаза лейтенанта, в которых
Через две недели, вновь не найдя ни в накладной, ни в нарах характерных небольших ящиков с желтыми наклейками Камской пуговичной фабрики имени Клары Цеткин, в которых конвой получал новый боезапас, Поройков даже не удивился собственному спокойствию. Внутри его головы просто сильнее застучал тот ритм, с которым он дольше всех не мог смириться. Похоже, что и зэки, разгружавшие нары были обескуражены не меньше конвоя.
Проверяющих теперь ждали каждый день. И все-таки дрезина появилась неожиданно. Ихняя, лагерная дрезина. Поройков только успел подать команду Пальме и побежал, к подготовленной три дня назад огневой точке. Узкоколейка шла из самого лагеря, а ветер в тот день как раз был северо-западный. Поэтому на ветке никто не услышал ни звука. Лишь после подхода дрезины со стороны лагеря потянуло гарью, и что-то полыхнуло несколько раз. Видно, взорвались бочки с дизелем. Вот почему с-суки автоматы не дали! Кто-то из блатарей, пробегая, успел тюкнуть по шпале, болтавшейся на веревке возле шалаша охраны. Ладно, если два лесных отряда все-таки услышали этот тягучий звук.
Царапаясь по откосу вверх, отчаянно старались спастись проходчики. Ни хрена. Поройков, деловито осматриваясь из гнезда, понимал, что до вершины откоса доползти не успеет никто. Понимали это и несколько доходяг, по-звериному, без слез вывших, бессильно прислонившись к крутому, почти отвесному склону. Возле них металась растерянная охрана. После двух выходов на охоту, жрать-то что-то надо, почти ни у кого даже патронов не было. А последние коробки они еще неделю назад проиграли в карты Поройкову, на организованных им с этой целью посиделках. Овчарки не лаяли, не выли. Они просто сидели и грустно разглядывали людей слезившимися от ветра глазами.
Не обращая ни на кого внимания, навстречу дрезине шел их лейтенант с серым, застывшим лицом. На три шага позади него, как и положено зэкам, за ним продвигались бригадир Рваный и тот стриженый враг народа номер В-986. Шестым чувством охранника Поройков тут же понял, что в правом рукаве у Рваного, скорее всего, отпилок. Что держал враг народа, Поройков так и не понял, но от души пожелал, чтобы зэки дошли под прикрытием лейтенанта до дрезины.
Дрезина сбавляла ход. Собственно, никто никуда не торопился. Начинало темнеть, и Поройков подумал, что до темноты с ними управятся. Очевидно, такого же мнения был и чахоточный факельщик, который начал торопливо поджигать все заготовленные факелы и втыкать их в железные треноги, будто испугавшись, что уже не успеет выполнить свою работу до темноты.
Дрезина остановилась возле лейтенанта. Два совершенно одинаковых полковника смотрели поверх голов. Предусмотрительный Поройков проследил за их взглядом и понял, что ни хрена он в своей жизни предусмотреть не мог. Сверху откоса послышались очереди, и тяжелыми серо-зелеными, плодами оттуда посыпались, неловко раскидывая в полете безвольные руки, две лесные бригады вместе с взводом лагерной охраны. Они катились со странными, успокоенными лицами по обледеневшей гальке откоса возле самого гнезда Поройкова. И он видел, как постепенно замирала жизнь на лицах доходяг внизу, как успокаивались, остервенело царапавшиеся вверх блатные.
Срываясь за мертвецами, живые лежали у подножия сопки, не шевелясь. Поэтому на лицах проверяющих появилась озабоченность. Одного их взгляда на сопровождавший конвой было достаточно, чтобы с дрезины по направлению к осыпавшимся телам начали спускаться автоматчики. До заката было еще далеко, но яркие алые полосы на жестком крупянистом снегу, масляно блестевшие на скупом солнце, казались бликами раннего заката.
Вначале Поройков даже не понял, что же вдруг произошло. Единственное, что он почувствовал сознанием, почти полностью отстранившимся от странных и безмолвных картин, было нестерпимое желание стрелять. Но за мгновение до того, как он начал прицельный огонь по автоматчикам, он увидел, как их сбившиеся в стаю овчарки по команде чахоточного факельщика встали на пути автоматчиков, как вдруг странным светом вспыхнули за его спиной факелы, преграждая любому путь к сопке…
И еще за несколько мгновений до того, как Поройкова прошила автоматная очередь сверху откоса, боковым зрением он увидел драку бригадира Рваного и его зоновского дружка В-986 с двумя проверяющими на дрезине. Причем глаза врагу народа тот проверяющий, что стоял слева, вырвал почти сразу — одним отточенным движением длинных заостренных когтей. А бригадир Рваный, пытаясь прикрыть товарища, ловко шпынял проверяющих, ставших почему-то горбатыми, отпиленным посередке куском лома с заточкой на конце. И вроде как под прикрытием Рваного тот зэк, с залитым кровью лицом, опустился на колени и пополз на карачках к дрезине мимо валявшегося на насыпи лейтенанта, доклад которого навсегда прервал второй проверяющий, быстро чикнув когтями по шее. Что там этот зэк делал на ощупь — Поройкову почему-то надо было непременно узнать, пока медленно меркло сознание. Он успел еще услышать взрыв со стороны дрезины, и только тогда догадался, что тол захватил с собой Рваный, который работал в старом лагере взрывником на диабазе. Потом сразу вдруг стало темно, но испугаться Поройков не успел, потому что рядом с ним, радостно виляя всем телом, уже бежала умница Пальма…
УДЕРЖИСЬ В СЕДЛЕ!
Внезапно свет дрогнул и погас, сразу стало совершенно темно. Правда, испугаться Ямщиков не успел, потому что рядом с ним тепло и радостно плясало пламя топки. Через две-три минуты свет зажегся, но обмануться он не мог: прямо над ним, по крыше, кто-то осторожно продвигался от сцепки к середине вагона. Кинув сигарету в топку, он быстро пошел обсудить ситуацию к Седому.
— Седой, сколько можно ждать? — с ходу в карьер начал Григорий. — Давай ворвемся к ним! И ночи ждать нечего! Сейчас свет мигнул, я подумал, что электровоз не тянет, но надо мною четко кто-то процарапался наверху! Может, прикончим их, а? Пока есть силы, а? Хули мы с ними по стране мотаемся, терпим эту погань возле себя? Ведь мы теперь знаем, что это точно они! Кроме нас, Петровича с его опарышем и этих — в вагоне никого! Чего ждем-то?
— Не забывай, что прикончить их нельзя, Грег. Они бессмертны. Кстати, в отличие от нас. И мы посланы сюда не за этим. Мы только идем по их следу, — обречено ответил Седой. — Как только они попытаются открыть Врата, мы постараемся их закрыть. Непосредственно собой. Вот и все.
— Так ведь они нас точно того! Мы же теперь практически безоружны! Ты — чудо свое отдал! Флик окончательно стал бабой и… сам знаешь, какой с бабы в нашем деле прок, — сдавленным шепотом сказал Ямщиков.
— На Флика не наезжай! Если нам каюк будет, то ты — не меньше всех виноват! Да-да! Думаешь, твое крещение кровью или этот турпоход в тамбур для нас даром прокатит? "Наташенька, оставайтесь в нашем купе! Никто ведь не возражает! Вот здесь мы пентаграммы рисуем, тут у нас бляхи валяются, там — святая вода, а над головой мы каббалистическую нить с гвоздями из гроба Господня развесили… Так, на всякий случай с собой захватили. Мало ли чего в дороге приключиться может!"