Армагеддон был вчера
Шрифт:
Свист…
Было множество боёв. Но плечистым, крепким оркам, не ведающим равных в одиночном бою, нечего было и думать совладать с эльфами в лесу, из которого те и не думали вылезать. Конечно, достаточно большому отряду селян иногда удавалось успеть прорваться в лес, настрелять дичи и вернуться прежде, чем их настигнет губительный свист. Поэтому с пропитанием в племени более-менее наладилось. Но очень часто такие походы оборачивались для племени горькими рыданиями женщин, навеки потерявших своих мужчин.
Порой оркам удавалось поймать небольшой отряд кошкоглазых на какойнибудь достаточно широкой для схватки лесной поляне, но в целом потери эльфов оставались
И то и дело в тревожной тиши ночи над дремлющим, но теперь неизменно охраняемым часовыми посёлком раздавался свист…
– Пора, – облегчённо вздохнул Хоуп, ловя широкими ноздрями воздух.
– Они уже достаточно далеко.
Не успели двое друзей выбраться из под спасительной ели, как перед ними, словно бы неоткуда, образовался долговязый, но жилистый Конт.
– Всё готово, ребята, – торжественно произнёс самый молодой из их дружной троицы, протягивая соратникам факелы и кресала – Лихт, ты налево, Хоуп направо, а я по центру. Остальные уже тоже на местах – начинаем на счёт три. Раз, два…
Аккуратно разложенные охапки хвороста занимались неохотно, словно осознавая, какое жестокое насилие должно свершиться над родным для них лесом… Но пылкий огонь таки взял своё, постепенно всё веселее и яростней охватывая старые сучья, как бы стремясь вырасти в настоящий пожар… И вскоре обрадованный щедрым подношением, он бойко перекинулся на ближайшее дерево, с него на другое, и дальше – стремясь поскорее отхватить как можно больше от этого странного и такого непривычного дара…
Лес занялся одним полыхающим костром. Дружные команды орков, не щадя себя, тщательно следили, чтобы огонь распространялся только внутрь широкого заалевшего круга, пресекая и туша любые всполохи вне его. Рядом работали тролли и гоблины, успевшие пробраться в лес, пока эльфы гонялись за тяжёловооружённым отрядом орков. Дети Тумана любили лес. И с огромным камнем на сердце и болью в душах пошли на этот отчаянный шаг, теперь всеми силами стараясь уменьшить ущерб от кошмарной жертвы…
Когда враг хитёр и не считается ни с какими правилами боя – его бьют тем же оружием. Огромный участок леса поперечностью в несколько вёрст полыхал свирепым пожаром под пристальным надзором племени. Собрались все, даже женщины и старики, в селе оставили только детей и тех, кто не был способен ходить. Ещё с начала безумного забега отряда смертников селяне, не замеченные увлёкшимися эльфами, прокрадывались в лес, неся заготовленный хворост и факелы в нужные места. Да, лес стал чужим, но Дети Тумана выросли в нём, знали в нём каждую кочку и каждое деревце…
Где-то внутри полыхающего круга остались увлёкшиеся погоней ночные охотники. Быть может, кому-то из смертников удалось уцелеть, быть может, и нет… Но каждый из погибших сейчас наверняка смотрел на мир из Туманных Чертогов, обнимая ушедших прежде родичей, и с неистовой радостью наблюдал, как корчатся в огне жалкие фигурки удивлённых и растерянных эльфов. Сегодня все были отомщены…
Время от времени кому-то из врагов удавалось прорваться сквозь завесу дыма и огня, но эти одиночки уже не представляли угрозы. И бывшие мирные селяне с ожесточённой злобой разделывались с выжившими, зачастую даже бросая оружие и принимаясь рвать ненавистных кошкоглазых руками… Иногда раздавался свист стрелы – кто-то ещё отчаянно пытался сопротивляться, но это уже не был тот торжественный, смертоносный свист… В этом свисте слышались предсмертные судороги, агония и страх… Панический страх гибнущих в огне и в могучих руках селян эльфов…
Трое задумчиво смотрели на трескучее, радостное зарево. Этот бой окончен. Много ли пройдёт времени до той поры, когда в их мирную землю явятся новые захватчики? А эта пора обязательно придёт. Потому что в мире всегда есть кто-то, кто считает достойным жизни лишь себя и свой народ…
Сегодня все были отомщены… Сегодня Дети Тумана вернули себе украденный мир… Сегодня прекратился свист…
Но пока трое будут точить топоры…
Кто-то лицемерно называет это «Федеральной операцией по ликвидации бандформирований», кто-то скажет просто: идёт война. И этот последний знает, что война – это не красные стрелки на карте, и даже не шагающие под барабанный бой гренадёры, красиво выстроенные в «карэ». Война – это прежде всего солдаты. Нет, не армия – а именно солдаты. Да, порой невежественные, грубые; да, жестокие; да… разные! Просто люди. Но только оказавшись на грани между жизнью и смертью те, кто сумел сохранить достоинство, перестают быть всего лишь частью толпы – они становятся Человеком! Человеком, равным по величию самим Богам!
Безымянный блокпост. Не какой-то особенный – всего лишь один из многих. Бесчисленное множество подобных ему разбросано по всей территории маленькой горной республики.
Равнодушно-хмурые горы безжалостно царапают острыми пиками брюхастые облака. Некоторые им всё-таки удалось выпотрошить, и теперь сухой колючий снег медленно посыпает мёрзлую землю. Порывистый ветер разгоняет его по пыльным камням, и, словно невзначай, коварным наскоком налетает на «уазик-буханку» с красными крестами по бокам, в тщетной попытке раскачать и опрокинуть. Этот уазик – теперь военный трофей «непримиримых», – наспех переделали в передвижной КП и спрятали под защитой огромного камня, нависающего козырьком над дорогой.
Бой, начавшийся ещё полтора часа назад, сейчас перешёл в стадию нерешительной перестрелки. Обманчиво короткое затишье внезапно оглашается шквальным огнём и вновь наваливается оглушительная тишина.
Апти Мубараев, волей Аллаха командир «непримиримых», раздражённо бросил карандаш на карту, с хрустом потянулся. Движением, ставшим уже привычным, расстегнул кобуру, слегка коснулся «Стечкина». Как ни странно, прикосновение холодного металла слегка успокоило.
Едва он вылез из машины, морозный февральский ветер хищно вцепился в открытую кожу лица, попытался втиснуться за шиворот. Апти зябко поёжился, затянул было потуже воротник, но, перехватив насмешливый взгляд Фархива – ливийского наёмника, нарочито распахнулся: мол, мы, сыны гор, не боимся прохладного ветерка. Сам Фархив – бешеное дитя жарких песков, прошедший один Аллах ведает сколько войн, небрежно накинул на плечи армейский бушлат, выставив напоказ толстый свитер, связанный старой чеченкой. Тёмные, как маслины, глаза ливийца смотрели резко и прицельно. И, тем не менее, насмешливо.
«Обезьяна чернозадая, – раздражённо подумал Апти. – Презренный пёс войны, готовый сражаться за кого угодно, лишь бы заплатили. И непременно юсовскими долларами. Сволочь».
– Что там за херня? – намеренно грубо спросил он. В прошлом преподаватель истории, Апти панически боялся, что свирепые «воины Аллаха» не будут воспринимать его всерьёз, поэтому природную деликатность и вежливость старался прятать под маской хамства.
Фархив недовольно покосился на него – мог бы и на английском спросить, ведь знает же. Раз уж благословенный арабский не может выучить, ничтожество.