Армагеддон был вчера
Шрифт:
Губы сержанта беззвучно шевелились, пытаясь выговорить не то проклятья, не то ругательства. Наконец колени подломились, и он упал на спину, уже мёртвый. В открытом небу целом глазу медленно затухала ненависть.
Коваль, потрясённый и заворожённый ужасным зрелищем, не сводил глаз с кинжала. Время словно остановилось: кровь с лезвия срывалась тяжёлыми каплями и медленно-медленно падала на мёрзлую землю, но не впитывалась, а сворачивалась мутными, грязными шариками.
«Даже земля их не принимает нашу кровь. Значит мы сильнее!..»
Коваль
Небесная Дружина, понял он потрясённо! Ему показали путь! Он достоин!
– … гатов умэрэть, рус? – ворвался в сознание противный земной голос, к тому же исковерканный жутким акцентом. Коваль внезапно озлился: только за этот акцент стоило прибить его обладателя.
Боевик стоял прямо над ним, кровь с кинжала капала на сапог.
– Рус? – переспросил он непонимающе. – Ты назвал меня русом?! – И вдруг произнес, словно удивляясь неожиданному пониманию: – Да, я рус!
Повинуясь внезапному порыву, он легко встал на ноги, даже не вспомнив, что руки то ли связаны за спиной, то ли их вообще нет… да это и неважно!
– Да, я РУС! – повторил он ликующе. Он словно стал выше ростом, в глазах бешено закипало холодное пламя.
Боевики насторожённо отступили – ещё покусает, вон крыша совсем поехала.
– Вы думаете, что вы – люди-волки!? – вытаращил глаза Коваль. – С-суки! – неожиданно всхлипнул он. – Да вы даже не суки – сучата! Псы помойные! – Теперь голос его набрал силу и пугающе зазвенел. – Да, я – рус! РУС! А вы!... Молитесь, псы… Молитесь, чтоб никогда сюда не пришли братья мои – истинные Русы, дети Сварога, внуки Даждьбожьи! Молитесь сейчас, пока Небесная Дружина…
Его затрясло, на губах выступила розовая пена. Один из боевиков поспешно мазнул прикладом по лицу. Коваль упал на спину, надсадно закашлялся, подавившись крошевом белоснежных зубов (маминой гордости) и густой, тягучей кровью из разбитых губ.
Повернувшись на бок, он сплюнул вязкую кашицу, расхохотался им в лицо – глумливо, оскорбительно, и в то же время красиво и страшно. В глазах бушевало холодное пламя. Боевики невольно поёжились. Даже у самых стойких по спине пробежались предательские мурашки от этого обрекающего взгляда и смеха.
Тот, что с кинжалом, решительно шагнул к распростертому Ковалю. Пинком опрокинул его на спину, наступил на горло, замахнулся зло, метя прямо в глаза.
– Стой, – приказал Апти.
Коваль хрипел, придушенный грязным ботинком как кролик удавом. Апти несколько долгих секунд смотрел в выпученные глаза свихнувшегося руса. С удивлением отметил, что в них совсем не было страха. Светло-серые, как чистейшие горные озёра, эти глаза смотрели на него не просто безжалостно, и даже не с лютой злобой, а… обрекающе! И как-то просветлённо, что ли?
Что он видит этими удивительными глазами?
По спине словно пробежала холодная ящерка: Апти вспомнил, что древние верили, будто перед смертью им открываются небеса, и они могут видеть грядущее…
И вдруг он понял, что надо сделать, свирепо оскалился:
– Этот шакал должен жить… пока. Для того, чтобы показать, как будут умирать на нашей земле его братья – русы.
Он посмотрел на остатки башни, на разбросанные доски, подмигнул Ковалю:
– Поздравляю, ты, наверное, даже сможешь стать святым…
Фархив, мгновенно поняв, презрительно скривился – мало чести глумиться над побеждённым. Тем более что этот парень – настоящий герой! – далеко не поверженный и не побеждённый. Вот уж он-то в первую очередь солдат, и уже поэтому достоин уважения.
Но, тем не менее, кивнул воинам выполнять. Это их война, а ему платят, чтобы он выполнял приказы. И убивал неверных.
Спустя полчаса боевики, обвешанные трофеями, медленно удалялись от разбитого блокпоста. Шли без обычных шуточек, в гробовом молчании, поражённые невероятной стойкостью этого мальчишки. Он, похоже, совсем свихнулся – совершенно не чувствует боли, только хохочет им в лицо. Даже глумиться над таким неинтересно.
Коваль, раздетый донага, остался висеть на самодельном кресте, намертво прикрученный к нему стальной проволокой. Морозный ветер удивлённо шевелил неприкрытые русые волосы, но без злобы, а… скорее сочувственно, словно утешал…
Фархив недовольно поглядывал через плечо на распятого руса. Внезапно до них донёсся жуткий хохот, испуганное эхо заметалось между камней, звонко перекликаясь разными голосами.
А Коваль улыбался, глядя пустыми, окровавленными глазницами в небо. Апти вдруг увидел, как из мрачных облаков на него грозно смотрит свирепый бородатый воин. Вот потянулась могучая волосатая рука. Не рука – настоящая звериная лапа!...
Он в ужасе замер, сглотнул – от неё не спрячешься...
Резкий звук выстрела стряхнул наваждение. Апти мгновенно присел, обернулся испуганно.
Фархив, зло сверкая тёмными глазами, убирал от плеча СВДшку. Презрительно поджатые губы выглядели на тёмном лице как шрам.
Голова Коваля безжизненно висела, по груди медленно стекала густая вязкая кровь
Апти с опаской глянул вверх. Облака сворачивались в жгуты и неторопливо потягивались. Не было никаких великанов, волосатых лап… Ничего!...