Армагеддон. Омнибус

Грин Джонатан

Они уйдут отсюда вместе. Так хотел брат Джарольд. Неважно, сработает ли их план и телепортер доставит космодесантников на борт «Голиафа», или машина рассеет их атомы между звезд, — они шагнут в неизвестность вместе. Позади оставались лишь двое: один из сервиторов-техников Исендура, который должен был запустить программу телепортера, и почтенный брат Родоман из ордена Багровых Кулаков.

— Брат Джарольд! — позвал Исендур. В бесстрастном голосе технодесантника прорезалось что-то вроде нетерпения. — Мы ждем только тебя.

Джарольд развернулся

к Родоману, собираясь заговорить, но вместо этого прикончил метким выстрелом хромоногого, размахивающего секирой орка.

— Ступай, брат, — сказал Родоман, прежде чем Джарольд успел произнести хоть слово. — Ступай навстречу своей судьбе и дай мне встретить мою.

— Это было для меня честью, — твердо проговорил Джарольд.

— Взаимно, — ответил древний.

— Умри достойно, брат. За примарха!

— За Дорна! Теперь иди.

Родоман направил очередной разряд мультимелты в центр скопища орков. Тепловой выстрел выжег все в радиусе десяти метров от дредноута.

Уходя, брат Джарольд вызывающе повернулся к оркам спиной и направился к своим братьям, столпившимся под гудящим излучателем телепортера. Древний, словно само воплощение императорского гнева, прикрывал его отступление огнем.

Безостановочно стреляя, Родоман начал бормотать литанию служения Дорна:

— Что есть твоя жизнь? Моя честь — это моя жизнь.

Орк рухнул, сраженный очередью его штурмового болтера.

— Что есть твоя судьба? Мой долг — это моя судьба.

Другой орк задергался на когтях его силового кулака.

— Что есть твой страх? Поражение — это мой страх.

Отступая за спину Родомана, брат Джарольд в последний раз продемонстрировал оркам свое презрение, вызывающе крикнув:

— Никакой жалости!

— Никаких колебаний! — отозвался второй дредноут, подхватив его боевой клич.

— Никакого страха! — проревели они в унисон, стукнув оружием о священные доспехи в дерзком салюте.

Электрические огни взбежали по опорам телепортера и обвили гигантское сооружение дрожащими кольцами гнилостного зеленого света. С пронзительным визгом, словно лопнула сама ткань небес, телепортер сработал.

Родоман не оглянулся. Он и без того знал, что Храмовники ушли.

— Что будет тебе наградой? — спросил он, и голос его набирал силу, бросая вызов беснующимся оркам. — Мое спасение — это моя награда.

Три орка пали под ударами болтерных снарядов.

— Что есть твое ремесло? Смерть — это мое ремесло.

Мультимелта обратила в пар очередной орочий мотоцикл.

— В чем твой обет?

Древний замер. «Таптун» надвигался на него, на него одного, изрыгая дым из выхлопных труб и сотрясая землю своей грузной поступью.

— Вечное служение — это мой обет!

Когда «Таптун» наконец приблизился к телепортеру, меряя землю тяжкими, уверенными шагами, от которых дрожало скальное ложе ледника, древний осознал один непреложный факт: настал его последний бой, но даже великая жертва дредноута вряд ли остановит чудовище.

Родоман

и его братья-Кулаки не сумели уничтожить монстра пятьдесят лет назад во время Второй войны за Армагеддон — они смогли лишь отсрочить неизбежное, поймав «Таптуна» в ледяную ловушку. На что же оставалось надеяться теперь, пятьдесят лет спустя, когда он стоял в одиночестве перед убийственно мощной боевой машиной?

И все же Родоман продолжал стрелять, направляя разряд за разрядом из мультимелты в торчащие из корпуса идола стволы орудий, в броню «Таптуна» и в его экипаж, когда машинный дух дредноута ловил ксеносов на прицел.

«Таптун» навис над ним, загораживая кратер и остальную часть орды. Смертоносный бог-машина заполнил его мир. Ничто другое теперь не имело значения. Оставались лишь древний и идол — два реликта иной эпохи, уцелевшие со времен прежней битвы за Армагеддон и готовые сделать финальный ход партии, начавшейся пять десятилетий назад.

Искрящееся изумрудное пламя вновь охватило орочий телепортер. Силовые реле загудели — устройство опять подключилось. Оптические сенсоры Родомана сфокусировались на дымящихся останках сервитора, вплавленного в эзотерический аппарат последним импульсом излучателя. Если сервитор мертв, как телепортер вообще смог заработать?

Только сейчас Родоман сообразил, что, пятясь от «Таптуна», он ступил на пустую платформу прямо под излучателем.

В центре конструкции, там, куда упал фокусирующий луч аппарата, замерцал ореол фиолетового света. Свет окружил Родомана бесплотным кольцом. Что-то телепортировалось обратно, на платформу, где стоял дредноут.

Каждой клеточкой своего физического тела Родоман ощущал нарастающее напряжение поля, а его машинный дух почувствовал возбуждающий ток миллиардов сложнейших вычислений. Невероятный механизм считывал и регистрировал положение каждого атома в его теле, каждую синаптическую связь, бинарный код каждого воспоминания, хранящегося в его имплантатах памяти. Его телепортировали отсюда.

«Таптун», окруженный скелетообразными опорами гигантской конструкции, уставился на дредноута телескопическими линзами своих огромных глаз.

Единственным уцелевшим смертным оком Родоман смотрел, как адамантий, сталь, керамит и плоть сперва начали просвечивать, а затем сделались прозрачными. Одновременно дредноут видел, как что-то проступает в окружавшей его световой сфере, становясь все более плотным по мере того, как телепортировалось на то самое место, где только что стоял древний.

На какую-то наносекунду они занимали один участок пространства. Машинный дух дредноута слился с примитивной программой возникшего под излучателем объекта. Длиной в пятьдесят метров и весом в сто тонн, с энергией, нараставшей в плазменном реакторе и приблизившейся к критической точке взрыва, торпеда способна была пробить дыру в борту килл-крузера орков с его многометровой броней. Машинный дух древнего продолжил отсчет до детонации.