Армагеддон
Шрифт:
— Как дела, Сулейман?
Тот склонил голову в неглубоком церемониальном поклоне:
— Все в порядке. Ваше Величество, рабочие закончили подготовку к монтажу оборудования в седьмом и одиннадцатом секторах. Георгиевский зал будет готов к концу месяца.
Император кивнул:
— Хорошо, скоро должен подъехать Соболянин, проводишь его в Водный мир. Я приму душ и буду ждать его там.
Сулейман коротко поклонился и исчез.
Вадим появился в Водном мире через два часа. Дверь мягко уехала вверх, и он в восхищении замер на пороге.
— А ты неплохо устроился. — Он обвел взглядом высокий потолок, в толще которого в этот момент величественно проплывал могучий скат, стены, в которых яркими бликами мелькали стайки веселых тропических рыбешек, и сумрачную бездну пола, где едва просматривались в полумраке хищные тела акул. — И какова толщина
Император улыбнулся:
— Рад тебя видеть, Вадим. А что касается воды, то стены и потолок — пятнадцать метров, а пол около двадцати пяти. Ну и как, тебе нравится?
Вадим кивнул:
— Впечатляет. — Он хитро прищурился. — Ты кому-нибудь уже показывал это место? Или я первый?
Ярославичев рассмеялся:
— Почти… ну да ладно, проходи, садись.
Вадим покачал головой и двинулся вперед к легкому столику из благородного бука и двум креслам черного английского дуба, стоящим в самом центре этого великолепия.
— Так вот куда, оказывается, уходят деньги…
Ярославичев снова растянул губы в легкой улыбке и, подождав, пока гость займет понравившееся ему кресло, уселся напротив. Они с минуту молчали, потом Вадим раскрыл тонкую папку и достал из нее два листка.
— Вот, ознакомься.
Ярославичев взял листы, некоторое время с подчеркнутым вниманием скользил по ним глазами и положил на столик. Лицо его ничего не выражало. Под столиком из темноты выплыла огромная морда акулы-молота. Она уставилась на Императора огромными немигающими глазами, словно приценивалась, но, решив как будто, что жертва, несмотря на свои скромные размеры, ей все же не по зубам, извернулась всем телом и ушла на глубину.
— И что, по-твоему, из этого следует?
Вадим посмотрел на Ярославичева долгим взглядом. В этом взгляде, в выражении лица было что-то такое, что всякий наблюдатель, даже не самый толковый (хотя какие здесь могли быть наблюдатели?), засомневался бы, действительно ли собеседнику Императора тридцать пять — сорок лет, хотя именно на столько он выглядел, да и вообще, человек ли это, смертный ли, или перед этими всевидящими глазами успела пройти длинная череда веков… Да и вообще, кто эти двое?..
Между тем в глазах Вадима вспыхнуло раздражение, однако он быстро подавил его и, когда заговорил, голос его был почти спокоен.
— Мы банкроты… Дмитрий.
По легкой заминке Император понял, что его собеседник хотел обратиться к нему иначе, но заставил себя произнести другое имя. Ярославичев качнул головой:
— Ну, я бы не оценивал ситуацию так однозначно…
Вадим саркастически ухмыльнулся и вольно, даже несколько развязно, развалился в кресле:
— Мы все банкроты, понимаешь, ВСЕ! Мы доверили тебе все свои деньги, все, что скопили за прошедшие века, а ведь это немало. И что же? — Вадим скрипнул зубами, выхватил из папки еще несколько листков. — Вот смотри, вот данные по «Беррингс», вот по «Дрезденер банк», а это совокупная сумма кредитов по одиннадцати крупнейшим банкам восточного побережья Соединенных Штатов! Сроки всех этих кредитов истекают через четыре месяца. Причем я имею вполне достоверные сведения, что шесть самых крупных банков Нью-Йорка, Бостона и Филадельфии уже обменялись конфиденциальной информацией, и мы больше не можем рассчитывать даже на краткосрочные займы…
Ярославичев несколько мгновений молча смотрел на своего собеседника, по лицу его блуждала легкая, почти неуловимая улыбка.
— По-моему, ты не сообщил мне ничего такого, из-за чего стоило бы так нервничать, — сказал он наконец.
Вадим подался вперед, пристально глядя на Императора, словно пытался что-то рассмотреть за этой улыбчивой маской, и бессильно откинулся на спинку кресла.
— Действительно, кому я все это говорю?!
Император встал, прошелся вдоль стены, заложив руки за спину, остановился, устремив взор на стайку морских коньков, порхающих среди коралловых рифов, и замер неподвижно, любуясь умиротворяющим зрелищем. Потом резко повернулся к собеседнику.
— Как ты думаешь, Вадим, — тихо спросил он, — каким образом можно объединить эту планету?
Губы того, кто ныне звался Вадимом, дернулись в легкой гримасе недовольства и, пожалуй, неприязни.
— Послушай, Дмитрий, я не собираюсь давать тебе никаких советов по поводу того, как руководить этой страной и что делать с этой планетой. Я уже давно, еще во времена Людовика XIV понял, что все мои потуги более или менее точно просчитать, как эта кровожадная амеба под названием человечество будет реагировать
Император покачал головой:
— И напрасно. Потому что если бы ты дал себе труд задуматься, что и как я собираюсь сделать, то очень многое понял бы еще до того, как явиться ко мне со всем этим. — Он вяло качнул рукой, показывая на листы распечатки, рассыпанные по столу.
Гость продолжал молча сверлить Императора взглядом.
Ярославичев вновь прошелся вдоль стены:
— Знаешь, Вадим, для чего была сделана эта зала? Ее задача вовсе не в том, чтобы производить впечатление на гостей или обеспечивать для меня несколько экзотические, но зато очень эффективные условия релаксации. Хотя с обеими задачами она справляется очень неплохо. Однако же ее основная функция в другом. Это помещение Терранского дворца абсолютно защищено от какого бы то ни было прослушивания. В мире просто нет таких технологий — и, что самое интересное, в ближайшие лет пятьдесят не появится, — которые могли бы хоть каким-то образом проникнуть сквозь пятнадцатиметровую толщу воды, содержащую к тому же несколько сотен живых организмов, имеющих разную массу, плотность, размеры, ритм сердцебиения, частоту движений и иные параметры. — Он замолчал, глядя на собеседника. Тот продолжал сидеть, сжав губы. Император заговорил снова: — Так вот, наивысшей эффективности управления, что только и способно обеспечить нам успех, мы можем добиться лишь в том случае, если каждое из моих решений будет нести с собой продвижение вперед в выполнении не одной, а двух, трех или даже большего числа задач. Причем так как нам чем дальше, тем больше придется действовать в условиях активного противодействия, эти решения должны быть соответственно все более неожиданными, многослойными, сбивающими с толку, не имеющими адекватного ответа. — Император сделал паузу, посмотрел на лежавшие на столике листы. — Я понимаю, что ты хотел мне сказать. Да, мы сможем вывернуться из этой ситуации лишь такой ценой, которая тебе кажется совершенно неприемлемой. Ценой либо жуткой финансовой кабалы, либо обмана и в недалеком будущем неизбежной потери репутации… Но я говорю тебе, что это именно то, чего я и добивался. Я специально затягивал принятие некоторых инвестиционных решений, чтобы у нас сложилась именно такая ситуация.
Тот, кто звался ныне Вадимом, вздрогнул, то ли потрясенный уже услышанным, то ли боясь услышать что-то еще пострашнее. А Император продолжал:
— Даю тебе еще один шанс понять своим умом, что и как ты должен сделать. Подумай, как из двух сотен современных государств, у каждого из которых своя бюрократия, свои интересы, своя история, амбиции, свои враги и друзья, можно создать одно. Причем это одно ни в коем случае не должно стать кормушкой для всей совокупности ныне существующих национальных бюрократий, к которой прибавится еще и вновь созданная наднациональная. Разве не это мы наблюдаем сейчас в так называемой Объединенной Европе, где скоро на каждого жителя придется по одному чиновнику? Новая Империя должна быть государством компактным, эффективным и, что самое важное, действительно обладающим эффективным экспансионистским потенциалом. — Настойчивый взгляд Императора остановился на лице собеседника, однако тот продолжал молчать. Император снова заговорил:
— Допустим, пройдет лет десять, и мы покажем всему миру, что мы сильнее всех. Мы выдержим удар совокупной военной мощи самых сильных армий планеты Но сможет ли это привлечь в наши границы других, тех, кто проиграет, или тех, кто будет просто бесстрастно наблюдать за той битвой, укрывшись за щитом враждебного нейтралитета? — Император мгновение помедлил, словно ожидая ответа, и, не дождавшись, ответил сам: — Нет. Нам скажут: «О'кей, теперь вы самые сильные, ну и что? Мы будем жить, как жили, — набирать жирок, менять машины раз в два года, а не в пять, отдыхать на экзотических островах по четыре недели в год, а не по две. Вы хотите в космос — это ваши проблемы, мы совершенно не собираемся мешать вам в этом, но, ради бога, оставьте в покое нашу уютную Бельгию, изрядно поиздержавшуюся на военных расходах Британию или скромную Панаму. А вот когда у вас все получится и по орбитам полетят не только грузовозы и транспорты, но и круизные лайнеры, тогда, может быть, мы и согласимся одну неделю из четырех провести не на островах, а там, наверху…» — Император саркастически улыбнулся. — И что тогда делать? Устраивать второй Тысячелетний рейх, вводить генерал-губернаторства или сажать посадников из числа терранцев?