Армянская трагедия. Дневник врача (декабрь 1988 г. – январь 1989 г.)
Шрифт:
В больнице Эребуни было четыре случая столбняка, в том числе и у этой женщины. Во всех случаях объем травмы был небольшим, но не вводился анатоксин. Возвращался из больницы Эребуни в переполненном автобусе. Вышел в центре, поравнявшись с уже немолодым армянином, изрядно небритым, в старом пальто, спросил, как пройти к метро. Он охотно разъяснил мне дорогу. Я не торопился, и некоторое время мы шли рядом. Оглядев мои погоны, он неожиданно спросил: «Как вы думаете, когда уберут танки с площадей города? И так горе у народа». – «Я – военный врач, – ответил я. – Вместе с другими приехал, оставив клинику, семью, чтобы лечить армян, пострадавших от землетрясения. Об этом я бы мог рассказать подробно». – «Спасибо, мы благодарны вам, простите, если я неудачно спросил». – «Почему неудачно? Давайте размышлять. Вам не нужны танки, мне – тоже. Солдатам и офицерам целыми днями быть на людях, ночью на морозе, оторванными от родных мест, теплых казарм, нормальной пищи? Командирам быть в постоянном напряжении? Службе жечь бензин? Тоже не нужно. Получается – никому не нужно, а танки стоят, солдаты не спят. А сын мой – тоже военный врач – в Баку несет примерно такую же службу, а семья его в Белоруссии. Им ведь это тоже не нужно. Вы согласны со мной?» Мой попутчик, несколько удивленный тем, что с ним разговаривают спокойно, не навязывая своего мнения, соглашается. Я продолжаю: «Никому не нужно, а танки стоят. Я не знаю, когда они уйдут, но они стоят, – и, значит, это почему-то нужно? Видимо, дело сложнее, не только в желаниях ваших и моих. Вы – армяне – очень разные, как говорил поэт, «которые пролетарские (посмотрел на его одежду), а которые буржуазные». Я видел у вас страшно бедных детей и каждый день вижу страшно богатых взрослых. Быть страшно богатым в такой, несчастной стране, как нынешняя Армения, – значит быть вором». «Вы согласны со мной?» – спрашиваю его. «Да, мы разные», – соглашается он. «Ну вот, – говорю я, – выходя на площадь, где стоят бронетранспортеры, наверное, солдаты не против бедных детей, а против ворья, независимо от того, чье оно – армянское или азербайджанское? Именно ворью нужна мутная вода, чтобы оставаться страшно богатыми за ваш счет». «Давайте размышлять. Танки – временное, не популярное, случайное явление, расслоение общества на очень богатых и очень бедных, прикрываемое особенно интеллигенцией видимостью национального единства, –
Не думаю, что я встретил единомышленника, но он согласился, что все это не просто и что размышлять – нужно. Вот такая встреча на ереванской улице. Правда, меня колотило потом часа два от моего «спокойствия», но, наверное, не следует уходить от разговоров на эти темы.
В госпитале все спокойно. Прибыли из Спитака совершенно замерзшие офицеры-микробиологи. Жили там с 13.12. Пережили еще одно сильное землетрясение – вчера. «Обычно в таких случаях резко усиливается ветер с гор и начинает изрядно и неприятно потряхивать. Определенная связь. Опасно и в палатках, могут полететь раскаленные печки и трубы».
Рассказывают о посещении министром и офицерами казармы в Степановане. В это время их и застали новые сильные толчки. Еле выбежали на улицу. Женщины вольнонаемные обращались к министру: трудно им, живут в палатках (отвезли детей и вернулись в части). С питанием плохо. Трудно в Армении не только армянам. Комаров на совещании попросил у министра домики для госпиталя в Спитаке. Тот ответил: «Когда людям жить негде, армия как-нибудь должна перебиться». Так-то оно так…
Группа азербайджанцев, побросав имущество и теснимая толпой, в которой были и милиционеры, едва успела спрятаться на территории воинской части. Преследователи не унимались. Только прямое вмешательство министра обороны позволило прекратить травлю.
Микробиологи улетают сегодня в ночь.
6.01. Раннее утро. С лоджии слышно: распелись петухи. День тихий, солнечный, кисловодский.
Еду в предварительную кассу брать билеты на самолет. Пора уезжать, дела близятся к завершению.
Ереван – город на скальных террасах. Громадный дом, терраса, опять дом, опять терраса и ущелье метров на 30» в глубине которого течет неслышимый издалека бурный Раздан, не замерзающий и при температуре —20°.
В кассе народу полно. Все командированные, всем надо. Выстоял часа три. Удалось взять только на… 13-е, раньше не было. Все равно – вздох облегчения. Неделя работы – и к дому.
В реанимационной пусто. Уезжает на протезирование Назаретян. Больных из зоны становится все меньше – сегодня где-то около сорока. Госпиталь постепенно переходит на обычный режим работы. Продолжают атаковать приемный покой и начмеда «отпускники», которым не хочется уезжать в части. Всякого рода ходатаи оборвали телефоны.
Оставшиеся в госпитале армяне ведут себя нагло. Не дозвавшись сестры, бросают бутылки в стеклянную дверь… Говорить бесполезно, все на нервах.
Штаб постепенно пустеет. Целый месяц здесь толпились люди: из ЦВМУ, из госпиталя Бурденко, из ВМедА и округа. Приезжал генерал Фролов – начмед ГО. Совсем не начальственно и грустно сидел в кабинете. Рассказывал о совещании у Баталина (представитель Совмина). Здешние министры только просят. А как сделать, кем, где, сколько, когда, что уже сделано, что будет завтра, – этого они не знают. И на местах – больше выполняют роль зрителей. Приезжие рабочие им говорят, вы что, думаете, так за вас и будем все делать. Ходят все несчастные-несчастные, не забывая урвать, что только можно.
Расходы предстоят большие. Рождается первая государственная программа помощи пострадавшим районам. В Армении находится председатель Совета министров СССР Н.И.Рыжков. Чтобы заново построить медицинскую службу, нужно 835 млн. руб., из них половина в Ленинакане (2 больницы на 1300 мест каждая плюс прочее), в Кировакане – 1 больница на 1300 мест и прочее, в Спитаке – норвежский госпиталь на 250 мест. Оборудование для всего этого из Калифорнии от армян США.
Сегодня прибыл подполковник Звягинцев из ЦВМУ на смену С. Б. Коробову. Правильно, сейчас на первый план выходят вопросы эпидемиологические, а Звягинцев – эпидемиолог. Работа учреждений и жизнь самой зоны последовательно меняют окраску и содержание: вопросы реаниматологии и активной хирургии сменяются плановой лечебно-диагностической проблематикой, ей на смену приходят задачи реабилитации, профилактики инфекции… Определяет динамику работы учреждений, коллективов специалистов и групп усиления именно динамика патологии. Осмысливая опыт госпиталя – типового лечебного учреждения Еревана, – следует определить и научно доказать закономерную периодизацию деятельности любого подобного лечебного учреждения в условиях землетрясения и массового поступления пострадавших.
Сегодня улетели Ксенофонтов, Хоменко наш выпускник), завтра – Коробов. Убыл Перепелкин, прибыл генерал В. Г. Чвырёв – главный гигиенист СА. Люди уезжают, страшно обидно оставаться. Все-таки неуютно и страшновато здесь. Чужбина.
Вечером звонил Е. В. Гембицкому, делился впечатлениями, мыслями. Мне было сказано, что приобретенный опыт в значительной мере уникален для терапевтов и что никаких усилий жалеть не надо, чтобы его получить. Связался и с В. Т. Ивашкиным, отчитался. По его мнению, полученные наблюдения найдут место в статьях, а может быть, и, в книге, посвященной терапевтической помощи пострадавшим от землетрясения.7.01. Сегодня ровно месяц, как разрушило Спитак и Ленинакан. В эти дни уходит из далекого Кабула центральный советский военный госпиталь.
Собрались сходить в музей истории Армении. Я, Звягинцев и Федоряченко. Этот интерес – не случаен. На многие вопросы сегодняшнего дня невозможно получить ответ сегодня, может быть, ответит прошлое.
Красивейшее здание на центральной площади. Площадь пустая, бронетранспортеры, солдаты в десантных куртках с автоматами. Пригласили пройти без билетов. Вышла экскурсовод – молодая худенькая женщина с грустными глазами и тихим голосом. По ее словам, это вторая экскурсия в музее за прошедший месяц. В залах – отдельные посетители, в их. числе трое солдат с румяными щеками. Они с БТР, стоящих рядом на площади возле памятника Ленину, зашли погреться, хотя, нужно сказать, музей не отапливается.
Экскурсия была содержательной, экскурсовод очень подготовленный, манера беседы – убеждающая, эмоционально напряженная.
Коротко основные пункты беседы: вопросы материальной культуры древней Армении, этнос, история за последние 3,5 тыс. лет, государство Урарту, раннее армянское государство, его распад, но сохранение единства народа, попытки объединения. Роль грегорианской церкви. Армянская письменность, язык, объединивший нацию. Русско-турецкие войны. Утрата Западной Армении. Акты геноцида в 19 в., в 1915 г., когда за несколько суток были вырезаны 2 млн. чел., а перед этим 600 виднейших представителей армянской интеллигенции того времени. Армения сморщилась, сменила 12 столиц, но выжила в горах. Революция (очень коротко). Раздел земель между закавказскими республиками. В Азербайджане советская власть была установлена раньше, чем в Армении, и именно этим объясняется закрепление Карабаха за Азербайджаном. Ленинские указания о справедливом решении вопроса о Карабахе выполнены не были. Излагает историю Карабаха (Арцаз). В прошлом его население на 99 % состояло из армян, теперь лишь (за счет инфильтрации азербайджанцев) на 75 %. О национальном угнетении армян в условиях советского Карабаха. Много интересных подробностей: стоят колесницы, окаменевшие в водах Севана, озеро опустилось на 19 м за последние десятилетия, и находка стала возможной. Колесницам 3500 лет. Средневековые армяне пришли к готическим формам в архитектуре раньше, чем в Европе. Великолепное стекло прошлых– веков, спорящее по давности с китайским, флакончики для слез – маленькие сосуды, в которые жена должна была собирать слезы в отсутствие мужа. А если оказывалось пусто… Очень легко соскальзывает на современность, но только с односторонних позиций: изуродованный поезд из Баку… Бегство армян из Сумгаита, Кировабада… О трудностях жизни беженцев (ютятся, голодают, но отказываются возвращаться…) «Армянская судьба» – все против: люди, горы, условия жизни, землетрясения…
Экскурсия в целом дала многое, главное – я услышал рассказ об истории Армении из уст самой армянки. Попытался подытожить услышанное – то, с чем нельзя не согласиться: древность этой земли, самобытность народа, внутреннее единство народа, его души и судьбы, любовь к своей родине, жизнестойкость, полезные изъятия из греческой, римской, византийской культуры, христианство как враг и как друг, полезная и жизненно важная связь с Россией, геноцид, «съеживание» Армении и уход в горы, фантомные боли, диаспора, ее растворение и угасание национальной памяти, болезненное сочетание трагедии, связанной с землетрясением и межнациональным конфликтом. И все же резал слух постоянный рефрен о более высокой культуре армян по сравнению с окружающими народами, об исключительности этой нации.
Поблагодарив за экскурсию, я все же задал ей вопрос: «Как же так, вы – историк, выпускница Ереванского университета, марксист по образованию, умудрились за всю экскурсию не упомянуть о классах, о социальных движениях в армянском обществе в прежние эпохи и в настоящее время, умудрились полностью утратить классовый подход в анализе истории, подменив его исключительно национальным, то есть весьма поверхностным и неполным? Совершенно опущен вопрос об интернациональном вкладе армян, об участии армян в Великой Отечественной войне. Наконец, об интернациональном характере помощи всей нашей страны в дни этой беды, о возможностях интернациональных проявлений и со стороны азербайджанцев». Мои вопросы понравились ей гораздо меньше, чем мои благодарности. Коротко и как сквозь зубы, сразу снизив мне цену, она ответила, что да, и среди азербайджанцев есть интернационалисты, но «они ничего не делают и не могут сделать». Что касается их помощи, то им, кажется, выделили небольшой район на границе (видимо, населенный азербайджанцами). Интернационализм-то у нее какой-то – в одну сторону.
Вышли из музея. День тихий, солнечный, теплый. Ходи и щурься. Это был бы Кисловодск, если бы это не было Ереваном… Но все-таки не покидало чувство жалости, словно посетил больного. Замкнутость жилищ, характеров, толстая скорлупа. А тут еще бронетранспортеры… Страх, страх, страх, ставший генетическим фондом.
Вторая половина дня – работа в госпитале, обработка данных историй болезни пострадавших. Сегодня убыли в Тбилиси анестезиологи и травматологи из Тбилисского окружного госпиталя, славные ребята.
Написал письмо академику Александру Григорьевичу Чучалину – человеку высокой концентрации культуры и организации ума, что крайне редко сейчас. Он осенью приезжал к нам в Саратов, и нам удалось успешно провести Учредительную конференцию Всесоюзного общества пульмонологов. Полагаю, ему интересно было услышать голос пульмонолога из Еревана. Патология легких у пострадавших проявилась разнообразно: ушибом легкого, стрессовыми синдромами, нервно-психической острой бронхиальной астмой, пылевыми, аллергическими бронхитами у спасателей, обострением предшествующей патологии, особенно у призванных из запаса и естественными в этих условиях острыми респираторными заболеваниями. При сдавлении грудной клетки в завалах наблюдались и своеобразные гиповентиляционные и асфиктические состояния.8.01. Утром, впервые за прошедший месяц, пришел на работу из дома начальник госпиталя Г. И. Смышляев. Месяц безвыходно у штурвала. Добрых два десятка лет в ЗакВО. Опыт. А так посмотришь – рыхлого сложения, малоподвижен, лицо в морщинах, как печеное яблоко. Не гусар. А посмотрит: взгляд умный, спокойный, чуть по-доброму насмешливый, схватывающий главное. Его опыт и спокойствие очень пригодились здесь. Поинтересовался моими наблюдениями, ходом обобщения историй болезни пострадавших. Много и охотно рассказал о наиболее тяжелых днях. Страшна была не работа, а ощущение бессилия и дефицита возможностей, которые явно почувствовались уже ночью с 7 на 8.12. Хирурги валились с ног, лаборатория, особенно биохимическая, не обеспечивала необходимый объем обследования. Это касалось оценки деятельности почек, в наибольшей степени страдающих при СДР, оценки уровней калия, мочевины, креатинина в крови. Задыхался кабинет функциональной диагностики и рентгеновский кабинет. Вот почему наиболее ранний период травмы и СДР в историях болезни отражен наименее полно, хотя люди делали все. Только прибытие мощной группы усиления позволило подтянуть обследование до уровня современного и наладить методы очищения крови. Позже была и другая крайность: когда снизилась лечебно-диагностическая активность, возможности госпиталя стали избыточными. Нужны мощные и мобильные резервы, чтобы в подобных случаях быстро устранить дефицит между потребностями и возможностями оказания медицинской помощи. Дорогая штука – медицина катастроф.
В городе неспокойно. Меня беспокоит то, что сам госпиталь, медицинское депо, приемный покой практически не охраняются. Дни массового поступления раненых сделали госпиталь проходным двором, и к этому привыкли. Поразительная беспечность.
Рассказали, что 4.1., в день повторного, шестибалльного толчка, две девочки-студентки поехали из Еревана в Ленинакан, чтобы в разрушенном своем доме взять хоть какие-нибудь вещи и учебники, – приближалась сессия… Взбежали по лестнице, поискали вещи и только собирались опускаться, как задрожал дом. Успели выскочить за секунды до того, как дом рухнул.
По телевидению нет-нет да сообщаются «факты»-легенды об освобождении из подвалов, элеваторов отдельных людей или даже групп, находившихся там якобы целый месяц. Затем следуют опровержения.
Вечером А. П. Звягинцев приходит ко мне в номер, приносит кое-какие продукты – чай, сахар, и, смотря программу «Время», мы коротаем остаток вечера.9.01. Работу по обобщению материалов госпиталя закончил. Этот отчет на 20 страницах будет отдан в ЦВМУ МО СССР по возвращении в Москву. Сегодня отдал черновик машинистке.
Начальник терапевтического отделения Владимир Иванович Федоряченко, с которым мы поработали дружно эти две недели, пригласил меня и Звягинцева к себе домой. Это оказалось где-то в ереванских «Черемушках». Высотные дома, неуютные, грубо сделанные подъезды… Квартира большая. Жена Наташа, два сына – Денис и Максим. Офицерская жизнь, неустроенность, смесь совершенно новой и ободранной мебели, ощущение временности и… оптимизм. Но люди, конечно, не дома. Какой уж тут дом! В декабре в доме ходили по квартирам. Ниже этажом: муж – русский офицер в Афганистане, а жена – азербайджанка с двумя малыми детьми. В работе отказали, в школу и в садик детей не берут. Лживый мотив: боязнь за их жизнь. Подталкивают к выезду при невмешательстве властей. Эта женщина практически беззащитна.
Говорят, счет уже 26:22. Азербайджанцы (звери) убили, армяне (не звери) «ответили». Вместе с этим, конечно, возмущает замалчивание событий в Кировабаде в ноябре, где со страшной силой проявились противоармянские и противорусские настроения. Звериная толпа азербайджанцев была сдержана войсками, иначе армянам было бы плохо. Потребовались средства вооруженной защиты десантников. Только сила устранила агрессию.
В госпиталь возвращались в такси.10.1. У проходной госпиталя познакомился с ладным, голова с заметной проседью, армянином. Он из Ленинакана, едет в Запорожье, Полтаву. Забежал к земляку. При землетрясении повредило машину, ищет запчасти («у нас втридорога, в России подешевле. Скорее всего, в Тольятти нужно съездить, может быть, как пострадавшему, пойдут навстречу»). Зовут его Марат, жена – Людмила Ивановна, дети – Армянчик и Марина. Служил в Якутии, там и Люду встретил. Ее семья из-под Полтавы… «Мой отец, – рассказывал он, – был против нашей свадьбы: боялся, что молодая за ним ухаживать не будет. Старик. Опасается: «Ложку ко рту несет, рука трясется – кто поможет?» Их дом в Ленинакане – на окраине, большая его часть рухнула. Починить можно, но жить опасно. Всего из родни погибло 16 чел. И мать – тоже. Сначала мать была жива, ее пытались откопать. Краном плиту подняли и вновь уронили – тут уж насмерть… Стольких людей выкопать и похоронить – никаких сил не осталось, вспомнить страшно. Девочка во дворе, видно, помешалась: все ходила по кругу, как заводная… У меня и хозяйство погибло: 60 свиней из 100 задавило… Живем у родных, в свой дом не заходим, дом смерти. Люда за то, чтобы остаться в Ленинакане, а я не могу. Невозможно жить в городе-кладбище. Многие упрекают нас за то, что покидаем родные места. Они не понимают этого страха. Новые люди могут. Пусть хоть 1–2 года пройдет, тогда можно вернуться».
У этого человека совершенно трезвая позиция в отношении социального неравенства в Армении и армяно-азербайджанской болезни. Куда псевдомарксисту-экскурсоводу из музея истории! Положительное отношение к Рыжкову. Ненависть к Демирчяну.
«Один погиб. Тихо жил, бедно. А в развалинах нашли черный чемоданчик с миллионами…» «Другой чуть не погиб, похоронил половину родни, которой прежде копейки в долг не давал, и вдруг стал швырять деньги направо и налево: путевки, покупки…» (Я подумал: Гобсек, увидев разорение, и гибель, превратился в Гаргантюа). Это он высмеивает богатых и жадных. А что такое богатство? «Да, у нас есть бедняки, даже нищие, особенно среди беженцев. Армянская семья взяла под свой кров всех, если у тебя есть даже самый дальний родственник – у тебя есть кров, пристанище, но ты – нищий родственник. А есть. – такие, кто сам, чьи дети и внуки обеспечены в такой мере, что никогда работать не будут. Ну сколько нужно нормальному человеку (себя он относит к «нормальным» людям)? Детей обеспечить немного, внуков немного, свадьбы сыграть, чтобы как у людей, друг приедет, то есть ну 5 тысяч, ну 8 тысяч каждый день в запасе должно быть. Машина тоже нужна – еще 10 тысяч. А больше – зачем?!» «За операцию аппендицита (после нее!) 500 руб. нужно дать обязательно. Это не взятка. Вы посмотрите (говорит о знакомом хирурге в ЦРБ), он же выходит из операционной – весь мокрый! Это нельзя оценивать государственной зарплатой в 300 руб. в месяц. (Мне стало неловко, мне бы не хотелось, чтобы он поинтересовался моими накоплениями…). Но он как будто прочел моя мысли, и я понял, что в его мнении саратовский профессор, за всю жизнь накопивший 10 тыс. руб., – ребенок по сравнению с знакомым ему хирургом из Ахуряна, «который после операции выходит весь мокрый». Я робко возразил ему в свое оправдание, что зато я не беру взятки… «Нужно, чтобы государство всем резко повысило зарплату, тогда не надо будет брать и давать». А в Россию едет именно потому, что там взятка за запчасти будет гораздо меньшей, чем в родной обдираловке.
Встреча интересная. Этот человек не только из-под земли, но и из самой земли. Запчасти ищет, оживает армянин.
За ужином в столовой рассказывали об обычае здешнем играть свадьбы в палатках. Где взять палатки? А прапорщики на что? За известную мзду на время со склада выдается большая палатка, а позже возвращается на место: платный прокатный пункт, сокращенно НЗ. При проверках не раз находили бантики разноцветные на веревках – свадебные улики… Институт прапорщиков – это кладбище задушенных на корню талантливых советских коммерсантов.11.01. Еще одна поездка в Эребуни. При входе в метро расклеены списки пропавших без вести, фотографии. И хотя прошло столько времени, люди останавливаются, вглядываются. Скорбные списки.
В палатах больных все меньше. Запомнилось, как больные рассказывали о снах. Первые недели ничего не снилось, потом появились сны, в которых в разных вариантах повторялись сцены разрушения, крики, гибели родных. Утром сны обсуждаются. Память выталкивает боль.
Больная Меликян умерла от столбняка. Умер и как будто выздоравливавший от столбняка мужчина, чего-то недосмотрели. Говорят, разъяренные родственники здесь же избили реаниматолога Эдика… Жаль, если так, доктор он хороший. И тем не менее от столбняка умерли все четверо больных, у которых он был выявлен.
Пообедали в столовой, в которой питались весь этот месяц прикомандированные к больнице. Сейчас из них остались единицы. Повариха, как и положено, добродушная полная русская женщина. У нее шестеро детей, все они регулярно приходят в столовую питаться…
Гинекологическое отделение, закрытое под хирургию, еще не открыто. Кстати, имелись десятки случаев, когда СДР возникал на фоне беременности разных сроков. Это сочетание, как правило, было неблагоприятным для ее сохранения.
В конце дня зашли с доктором Кочаровцом в баклабораторию. Женщины весьма радушно угостили чаем. В больнице холодно, и чай пить не перестают весь день. Разговоры, разговоры. Одна из них – беженка из Баку. Клянут мусульман. А когда я рассказал им историю с хирургом из Ленинакана, которому угрожали расправой, мне было немедленно заявлено: «Это не армяне!» Это было настолько невероятно, что я даже улыбнулся, вспомнив чеховское «этого не может быть потому, что этого не может быть никогда». Невозможно допустить мысль о благородном азербайджанце и подонках – его преследователях. Это взрывает всю их идею собственной исключительности.
Лучше бы я промолчал, так разворошил я угли в этой топке. Припомнился рассказ о том, как зарубежные инженеры, рассматривая обрушившиеся плиты в Ленинакане, обнаружили, что металлические стержни в них были сварены лишь на 30 %, то есть 2–3 из 8, такой преступно халтурной была работа строителей домов. Точно такого же качества оказалось наше интернациональное воспитание. Начисто утрачен классовый подход к оценке социальных явлений, особенно в Закавказье. Неспособность к нему результат многолетней профанации обучения общественным наукам.
Определенную успокоительную роль здесь играет армянская церковь. Особенно неразумные всплески экстремизма гасит их всегда печальный старик Вазген II. К сожалению, этот источник мудрости слаб. Жаль, что мне не довелось побывать в Эчмиадзине – резиденции главы церкви. Очевидно, непопулярен аппаратный слой армянской компартии, не владеющий ситуацией. Бездарно ее идеологическое подразделение. Вакуум жадно заполняется национализмом, практически не встречая сопротивления. Но ведь сколько ни повторяй заклинание: «Армения! Армения!» – народ счастливее жить не будет.12.01. Предпоследний день моей командировки. В штаб стекаются сравнительно спокойные сводки о заболеваемости и травматизме из медицинских подразделений, находящихся в зоне. Пострадавшие в госпитале сконцентрированы в отдельных палатах. Их всего 27 из бывших 220. Активной работы нет, идет подготовка к их переводу в другие стационары города, на протезирование, в пансионаты. Среди них есть и такие, у которых никого не осталось, нет родни, некуда ехать.
Кто-то из наших рассказал, что в одной из больниц города лежит девушка, 18 лет, русская, с ампутацией бедра. Уже месяц лежит в травматологическом отделении одна среди армянок. Родных нет. Денег нет, передачи носить некому. Умоляет забрать ее отсюда в любую больницу в Россию. Чем ей помочь? Посоветовали обратиться в МЗ СССР.
Вспоминая рязанских запасников в шинелях не по росту в аэропорту Звартнотц, ростовских шоферов, гревшихся в палатке Спитакского госпиталя, ленинградских, московских, саратовских врачей и сестер, бросивших свои клиники и больницы, чтобы снять остроту армянской боли, и слыша о заброшенности этой девчушки, невольно думаешь:, а если с тобой, Россия, случится беда, кто тебе поможет?
Начмед госпиталя толстый армянин-полковник до сих пор окружен посетителями-армянами. Ходатаи «отпускников».
Входят, выходят, чего-то просят, по-моему, добиваются своего. Правда, говорят, он хорошо работал в трудные дни. Нужно сказать, что многие здешние вольнонаемные врачи работали беззаветно в то время.
Доктор Айваз Арзуманян, подполковник медицинской службы запаса, начальник кабинета функциональной диагностики госпиталя. Скромнейший человек. О себе – ни слова. У него тоже кто-то погиб в те дни в зоне. Охотно ходит со мной на обходы, старается, чтобы мне здесь было удобнее. Разговорились как-то и об армянской литературе. Мы ведь в России совсем не знаем великих армянских поэтов…