Аромагия
Шрифт:
Я направилась к дракону, на ходу перебирая пузырьки, и едва не полетела носом вперед, запутавшись в собственной юбке.
Петтер остановил меня, ухватив за рукав.
— Как вы себя чувствуете? — спросил юноша, и голос его был полон тревоги. — Может быть, вам лучше сесть? Или воды?
Столь явное беспокойство за меня одновременно радовало и удручало.
— Благодарю, со мной все в порядке! — я улыбнулась ему, с трудом подавив желание пригладить его встопорщенную челку. И, уже дракону: — Господин Исмир, снимите рубашку!
— Мирра,
Ладонь юноши на моем локте дрогнула, и он убрал руку.
Прежде чем ответить, я покосилась на Петтера, но он на меня не смотрел. Вопреки моим ожиданиям, ни ревностью, ни злостью от него не пахло. Зато вокруг него будто клубился тяжелый и густой аромат смол — мирра, ладан, элеми. Смирение. Принятие.
— Хорошо, — согласилась я, решив разобраться со странной реакцией Петтера чуть позже. Голова моя наотрез отказывалась соображать.
Признаюсь, на Исмира без рубашки я смотрела с некоторой опаской. В памяти еще живы были впечатления от его сверкания на пикнике. Но сейчас дракон походил на потускневший к весне сугроб, в нем больше не было того завораживающего блеска. Испарина на лбу, складки меж бровей и у губ, мертвенно-бледная кожа…
И рана выглядела странно, словно ожог и порез одновременно.
Я встревожилась всерьез, и нужные пузырьки нашлись будто по мановению руки. Для начала обработать порез антисептиком, потом наложить мазь от ожогов — с лавандой, ромашкой, тысячелистником, календулой и лавром. Кожа Исмира была странно горячей, почти обжигая мои холодные пальцы.
Руки работали сноровисто, и привычные действия приносили облегчение. К тому же аромат лаванды успокаивал не только пациента, но и меня саму.
Закончив, я с удивлением обнаружила, что дрожь моя прекратилась, зато проснулся зверский аппетит. Хм, сварить овсянку, что ли? Поискать сухофрукты? Или послать Петтера в булочную?
Размышляя об этом, я потянулась к бинту, но Исмир перехватил мою руку.
— Не нужно, — мягко сказал он. — Дайте лучше льда.
— Льда? — удивленно переспросила я, машинально убирая уже ненужные баночки и инструменты.
— Именно, — голос Исмира напоминал аромат розового дерева — сладковато-древесный, нежный и успокаивающий. — Найдите таз, который вы мне давали для Сольвейг.
Я растерянно огляделась, пытаясь сообразить, куда задевала тот самый таз. Умница Петтер без лишних слов мгновенно отыскал пропажу.
Как ни странно, в тазу по-прежнему сверкал лед. Надо думать, его сохраняли драконьи чары.
Исмир легко вытряхнул кусок льда, прижал к руке и груди, даже прикрыл глаза от облегчения. Только сейчас я сообразила, насколько терзал его жар.
— Какая странная рана! — удивилась я вслух, склонив голову набок.
Ответил мне, как ни странно, Петтер.
— Оружие странное, — он поднял
Исмир зашипел, отшатнулся, едва не свалившись со стула. Лицо его сделалось совсем странным: скулы заострились, губы сжались в тонкую линию, а глаза наоборот расширились, и в них будто плескалось хмурое северное море.
— Клык огня, — словно выплюнул он.
— Что? — хором спросили мы с Петтером, но ответить Исмир не успел.
В стороне захрипел и надсадно закашлялся Ингольв.
Признаюсь, меня разрывали противоречивые чувства.
Отвращение к человеку, готовому убить не только постороннего дракона (это еще можно было хоть как-то объяснить ложным патриотизмом), но и собственную жену. Притом не в пылу ревности, а обдуманно и хладнокровно! Разумеется, я понимала мотивы Ингольва. И его оскорбленную гордость, и тщательно скрываемую от самого себя вину, и унижение от моей мнимой измены с драконом. Даже желание жениться на любимой я могла понять. Понять — но не простить.
Однако инстинкт аромага заставлял лечить всех больных. А еще я чувствовала чуть брезгливую жалость. Все же Ингольв — отец моих детей, и отречься от него в одночасье я не могла…
Вовремя освобожденный Исмиром таз как раз пригодился. Не хватало еще загадить «Уртехюс»… хм, содержимым желудка моего муженька!
Тошнило Ингольва долго и мучительно. Пришлось поддерживать его за плечи и держать посудину. Масло мяты, обычно весьма эффективное в таких случаях, помогало мало.
Лицо мужа было мокрым и посеченным осколками стекла. Кажется, он упал прямиком в лужу пролитого масла. Хм, значит, к сотрясению мозга можно смело добавить отравление. В таких дозировках эфирные масла небезопасны.
Наконец спазмы перестали сотрясать Ингольва. Он откинулся назад, перевел дух и выругался — грубо и обреченно.
Потом открыл глаза и, увидев над собой мое лицо, покраснел еще сильнее.
— Любовника завела, с-с-сучка? — багровое лицо мужа искажала ненависть. — А ведь я почти поверил мальчишке, что ты с этой не людью не спала!
Я перевела взгляд на бледного, как смерть, Петтера, который старательно держался вне поля зрения командира (видимо, теперь уже бывшего — при иных обстоятельствах юношу ждал бы трибунал).
Хм, теперь понятно, почему Ингольв так охотно отпускал его со мной. У Петтера был приказ за мной следить.
М-да, пустили лису сторожем в курятник!
Наверняка за мной наблюдал кто-то еще, слишком своевременно Ингольв появился в «Уртехюс».
— Ингольв, успокойся, — попросила я, пытаясь держаться спокойно и доброжелательно, как с посторонним пациентом.
Надо думать, приказом о прогулках по берегу Ингольв одновременно убирал меня подальше, чтобы не путалась под ногами, и надеялся получить компрометирующие сведения о моих встречах с Исмиром.