Аромат тьмы
Шрифт:
— Обязательно, — кивнула она, — тебе необходимо укрепить связь с источником, расширить резерв, и как я говорила, чтобы он стал твоей второй кровью, дыханием, которое ощутят все.
Про себя я мрачно закончила ее мысль: дыханием тьмы, чтобы никто не заподозрил подмену. Вслух же продолжила задавать безболезненные вопросы, касавшиеся мироустройства. Переживать, что меня раскроют, поздно, это уже произошло.
В Кверег мы прибыли на исходе пятого дня. Уставшие, голодные, вымотанные до предела. Ведь уже к закату первых суток нам сели на пятки клыки Рамдера и без устали гнали как бешеных зверей. Без поблажек, без отдыха, без жалости.
Когда
Глава 5 Кем я стала?
Адвокат просыпается в больничной палате после сложной операции и обнаруживает, что все окна занавешены. Спрашивает:
— Сестра, почему жалюзи опущены? Мне что — вреден яркий свет?
— Нет, просто в здании через дорогу пожар и мы решили закрыть окно, чтобы вы не подумали, что операция была неудачной…
(анекдот)
Кутаясь в плащ и облокотившись плечом о стену у окна, я наблюдала за происходящим внизу «кино». Кверег оказался большим старинным замком с башнями, центральной, донжоном, и четырьмя угловыми. Первая, внутренняя линия оборонительных стен, окружает замок и узкую каменную мостовую, огибающую его по периметру. Из окна моей комнаты под крышей северной башни казалось, что стоит протянуть руку и дотронешься до верхушки этой стены, хотя до нее не менее десяти метров.
За внутренней стеной с арочными деревянными воротами, обитыми металлом, расположено небольшое поселение с невысокими одноэтажными домиками, где проживают семьи местных обитателей и воинов, и находятся хозяйственные постройки, включая кузницу и казарму. Даже сад и огород есть. В минуты затишья я слышала возню хрюшек, крики петухов, блеяние скота. И все это хозяйство огораживает от неприятеля вторая, внешняя стена, выше первой, с мощными зубьями, за которыми прячутся защитники, обстреливая нападающих. Если бы подобный замок был на Земле, я бы сочла его неприступным. Но на Ариме широко используется магия, поэтому вопрос неприступности Кверега открыт.
Неделю назад, когда мы, наконец, добрались до Кверега, было жутковато проезжать по рву и через ворота внешней стены под бдительным оком наблюдавших сверху, в бойницы, хмурых и суровых стражей, вооруженных до зубов. Вдруг обознаются и решат, что мы враги, ведь весь наш отряд был облачен в наглухо закрытые плащи. Но остановившись в каменном мешке внутреннего двора замка, я в первый момент ощутила немыслимое облегчение и чувство безопасности. Ведь теперь мы под защитой стен, и не нужно больше скакать до онемения ног, до голодного рева в животе, засыпая на ходу от невозможности отдохнуть хоть часик.
Но стоило сползти с коня и со стоном выпрямиться, я оказалась под конвоем. По кивку Лесиры подхватив меня под локти, ее громилы грубо втащили меня в сумрачный, прохладный холл, повернули в темный коридор и заставили подняться, наверное, на тысячу ступеней по узкой лестнице, прежде чем оказались на узкой площадке перед толстой дверью. Так я оказалась пленницей в комнатушке, с узкой кроватью с соломенным матрасом и шкурой неизвестного животного, двумя видавшими виды табуретами, глиняным тазиком, кувшином с водой и, полный отстой, ночным горшком.
К утру следующего дня Кверег оказался в плотной осаде, ни одна мышь не проскочит — через каждые три метра осаждающие жгли по ночам костры, а днем пробовали забраться на стены или порушить их подручными средствами. Но пока защитники замка во главе со своей госпожой успешно сдерживали их натиск. Ведь внутри засели не просто сильные, а черные маги, для которых не существует моральных границ.
За эту неделю я привыкла к тому, что вокруг все аж дрожит от разливающейся в воздухе магии, от которой волоски на коже стоят дыбом будто под электрическим напряжением. А теперь — и к крикам боли и ярости, скрежету металла о металл, всполохам взрывов, которые, казалось, теперь стали звуковым и световым олицетворением дня. Ночью же все замирало, но небеса окрашивало зарево многочисленных костров, так что полноценной темноты не было.
Раскинутый Лесирой над замком черный магический купол, усиливал сумрак, давил психологически и физически. Первые дни он полностью защищал Кверег от любой опасности, будь то магические файеры, обычные стрелы, штурм стен. Но вчера ситуация изменилась. Черный купол накрыл багровый и, казалось, неумолимо давил, сжимал, пытался сломать, пробить, разорвать противника в клочья. И ему это медленно, но верно удавалось.
Сначала черный мрак Лесиры стал пропускать стрелы, а сегодня защитники Кверега бились на стенах. Я наблюдала, как на внешние стены в очередной раз за день забросили крюки. Стражи ринулись рубить веревки, привязанные к «кошкам», снизу по ним начали лупить горящими стрелами, отчего подбитые, размахивая руками, сгорали в муках. Пока Кверегу везло — черный купол Лесиры не пропускал магический огонь, иначе боюсь представить, что осталось бы от замка и его обитателей.
Мимо вжикнула стрела; у меня лишь на секунду дрогнуло сердце. Страшно признать, что, оказывается, ко всему можно привыкнуть и достаточно быстро. Вот и я от голода и холода впала в апатию, словно закуклилась, как гусеница прячется от неблагоприятных условий окружающей среды.
В эту минуту на внешнем круге обороны снова погиб защитник: вылез за стену, что-то рассматривая внизу, — и его метко сняли стрелой. В душе крепчал лед, вымораживая нутро, хотя от голода и холода, и так подрагивали руки и ноги.
— Смотрю, ты уже встала, Леся? — прозвучал ненавистный голос Лесиры.
Я внутренне содрогнулась, но нашла силы спокойно повернуться к ней, к непредсказуемым маньякам спиной лучше не стоять, и сухо поправила:
— Олеся.
Да-да, в Квереге эта тварь сбросила маску заботливой кузины и устроила мне жесточайший допрос. Теперь ей точно известно, что я иномирянка, Олеся Викторовна Щепкина, двадцатитрехлетняя жительница планеты Земля, которая о магии имела смутное представление. Буквально выпотрошив из меня все интересовавшие ее сведения, Лесира даже позабавилась. Сказала, Высшие — великие шутники, ведь даже наши имена созвучны, что я категорично отвергла. Лесей меня звали родные и любимые, родное ласковое имя в устах этого монстра звучало издевательством. Приговором!