Арсен Люпен и Остров Тридцати Гробов
Шрифт:
– Конечно увидите. Сложите свою вуаль вдвое, чтобы он не узнал вас по портрету, который у него есть. Я скажу, что вы – дама, пожелавшая посетить Сарек.
Остров уже был виден отчетливо, однако у подножия утесов море кипело бурунами.
– Опять эти рифы, до чего они мне надоели! Смотрите, их ведь там видимо-невидимо! – воскликнула Онорина, которая уже заглушила мотор и вооружилась короткими веслами. – Заметили? Только что море было совершенно спокойным, но здесь оно всегда волнуется.
И в самом деле, тысячи и тысячи мелких волн сталкивались, бурлили, ведя с утесами постоянную и беспощадную битву. Лодка, казалось, плыла в непрекращающемся стремительном
– Здесь повсюду так, – продолжила Онорина. – Из-за этого на Сарек можно высадиться только из лодки. Вот уж где боши [2] не смогли бы устроить базу для своих субмарин. Два года назад сюда на всякий случай приезжали офицеры из Лорьяна – разузнали поподробнее насчет пещер, которые находятся на западном берегу; в них можно проникнуть только при отливе. Так они лишь время потеряли. У нас им нечего было делать. Посудите сами, здесь все вокруг усеяно скалами, причем скалами остроконечными, которые так и норовят предательски впиться в днище твоей лодки. Они очень опасны, но еще более следует бояться больших утесов, которые хорошо видны, имеют свои имена и повинны во множестве кораблекрушений. А вот и они!
2
Боши – презрительное прозвище немцев во Франции.
Голос бретонки вдруг зазвучал глухо. Напряженно, словно боясь сделать даже неуловимый жест, она указала на группу могучих утесов, вздымавшихся над водой и имевших самые причудливые формы: присевших на задние лапы животных, зубчатых башен, колоссальных шпилей, голов сфинксов, грубых пирамид. Их черный гранит отличался красноватым оттенком, словно все они были обагрены кровью.
Бретонка снова зашептала:
– Уже много веков они охраняют остров, точно свирепые звери, которым нравится лишь причинять зло и убивать. Они… они… Нет, лучше о них вообще не говорить и даже не думать. Это тридцать свирепых чудовищ… Да, госпожа Вероника, их ровно тридцать.
Женщина перекрестилась и, немного успокоившись, продолжила:
– Да, их тридцать. Ваш отец утверждает, что Сарек называют островом Тридцати Гробов, потому что все эти скалы в той или иной мере горбаты и их сначала называли Тридцатью Горбами, а потом «горбы» превратились в «гробы» – уж больно тут мрачное место. Не знаю, наверно, так оно и было… Но, госпожа Вероника, эти скалы и есть самые настоящие гробы, и если бы можно было проникнуть в их нутро, там обнаружились бы груды костей. Господин д’Эржемон сам говорит, что слово «Сарек» происходит от «саркофага», а так, утверждает он, ученые и называют гробы. И потом… – Онорина замолкла, словно желая отвлечься, и, показав рукою на скалу, сказала: – Взгляните, госпожа Вероника, за этим утесом, что преграждает нам путь, в просвете будет видна наша маленькая гавань, а на причале – красный берет Франсуа.
Вероника слушала объяснения Онорины вполуха. Она вся подалась вперед, чтобы поскорее увидеть фигуру сына, а тем временем бретонка, словно не в силах сопротивляться навязчивой мысли, продолжила:
– И потом, на Сареке… поэтому-то ваш отец и поселился на нем… на Сареке есть дольмены [3] . Они ничем не примечательны, кроме того, что
3
Дольмены – древние погребальные и культовые сооружения, сложенные из больших камней.
Бретонка произнесла названия дольменов тем же робким голосом, каким говорила обо всем этом, словно боялась, что ее услышат скалы, в которые она сама силой своего воображения вдохнула жизнь, грозную и священную.
– Что вы скажете на это, госпожа Вероника? Тут столько таинственного, что, говорю вам, лучше обо всем этом помолчать. Я расскажу вам все, когда мы уедем далеко от острова и вы будете вместе – вы, ваш малыш Франсуа и отец.
Вероника хранила молчание, вглядываясь в сторону, указанную ей бретонкой. Повернувшись спиною к спутнице и вцепившись руками в борт лодки, она смотрела во все глаза – ведь здесь, в этом просвете между скалами, вот-вот появится ее вновь обретенное дитя!
Наконец лодка доплыла до скалы. Онорина оттолкнулась от нее веслом, и суденышко поравнялось с краем утеса.
– Ах, его нет! – с болью в голосе воскликнула Вероника.
– Франсуа нет? Но это невозможно! – изумилась Онорина.
Она в свою очередь вгляделась в темневшие в нескольких сотнях метров от них большие валуны, лежавшие на песчаном берегу и служившие в качестве мола. Лодку поджидали три женщины, девочка и несколько старых моряков. Мальчик действительно отсутствовал. Красного берета нигде не было видно.
– Очень странно, – тихо заметила Онорина. – Впервые в жизни он не пришел на мой зов.
– Может, он заболел? – предположила Вероника.
– Нет, Франсуа никогда не болеет.
– В чем же тогда дело?
– Не знаю.
– Неужели вас ничто не настораживает? – спросила обеспокоенная Вероника.
– За мальчика я не боюсь, но вот за вашего отца… Говорил мне Магеннок не оставлять его одного. Ведь угрожали-то ему!
– Но его могут защитить и Франсуа, и господин Мару, его учитель. Скажите же, что, по-вашему, произошло?
Помолчав, Онорина пожала плечами:
– Глупости все это! Вздор, да и только! Не сердитесь на меня. Это во мне невольно заговорила бретонка. Если не считать нескольких лет, я прожила всю жизнь среди всяких историй и легенд. Не будем об этом.
Сарек представлял собою длинное и неровное плоскогорье, покрытое старыми деревьями и опиравшееся на довольно высокие и чрезвычайно иззубренные скалы. Остров, казалось, был окружен короной из рваных кружев, постоянно терзаемых дождями, ветрами, солнцем, снегом, морозами, туманами, всей водою, падающей с неба и сочащейся из земли.
Единственное доступное с моря место находилось на восточном берегу острова – там, где в котловине расположилась деревенька, состоящая из рыбачьих хижин, после начала войны большею частью заброшенных. Здесь была маленькая бухта, защищенная молом. Море тут всегда было спокойным. У мола на воде покачивались две лодки.
Перед тем как сойти на сушу, Онорина сделала последнюю попытку:
– Ну вот, госпожа Вероника, мы и прибыли. Может, вам все же не стоит выходить на берег? Подождите, часа через два я приведу вам и сына, и отца, и мы пообедаем в Бег-Мейле или в Пон-л’Аббе. Согласны?