Арсен Люпен и Остров Тридцати Гробов
Шрифт:
Вероника молча поднялась и выпрыгнула на мол.
– Скажите-ка, друзья, – спросила Онорина, которая тоже ступила на берег и больше на своем не настаивала, – почему Франсуа не пришел нас встречать?
– В полдень он был здесь, – объявила одна из женщин. – Но он ведь ждал вас только завтра.
– Верно… Хотя должен же он был услышать, что я плыву… Ладно, посмотрим.
Когда мужчины начали ей помогать разгружать лодку, она сказала:
– В Монастырь это поднимать не нужно. Чемоданы тоже. Разве что… Сделаем вот как: если к пяти я не спущусь, пошлите
– Да я сам их принесу, – отозвался один из матросов.
– Как хочешь, Коррежу. Да, а что с Магенноком, не знаешь?
– Магеннок уехал. Я сам перевозил его в Пон-л’Аббе.
– Когда это было, Коррежу?
– Да на следующий день после вашего отъезда, госпожа Онорина.
– А что он собирался там делать?
– Он сказал, что хочет… насчет своей отрубленной руки… сходить на богомолье, но куда – не знаю.
– На богомолье? Возможно, в Фауэт, в часовню Святой Варвары?
– Да, верно… Он так и сказал – в часовню Святой Варвары.
Расспрашивать дальше Онорина не стала. Сомнений в том, что Магеннок погиб, больше не было. Вместе с Вероникой, снова опустившей вуаль, они двинулись по каменистой тропке с вырезанными в скале ступенями, которая среди дубовой рощи поднималась к северной оконечности острова.
– В конце концов, – проговорила Онорина, – надо признаться, я совсем не уверена, что господин д’Эржемон захочет уехать. Все мои истории он считает ерундой, хотя и сам многому удивляется.
– Он живет далеко отсюда? – осведомилась Вероника.
– В сорока минутах ходьбы. Там уже фактически другой остров, примыкающий к первому, – сами увидите. Бенедиктинцы построили на нем монастырь.
– С ним там живут только Франсуа и господин Мару?
– До войны жили еще двое. А теперь мы с Магенноком делаем почти всю работу. Правда, нам помогает кухарка Мари Легоф.
– Когда вы уехали, она осталась там?
– Ну разумеется.
Женщины вышли на плоскогорье. Тропинка вилась вдоль берега, петляя вверх и вниз по крутым склонам. Среди еще редкой листвы старых дубов виднелись шары омелы. Океан, вдали серо-зеленый, опоясывал остров белой лентой пены.
Вероника спросила:
– Как вы собираетесь поступить, Онорина?
– Я войду одна и поговорю сначала с вашим отцом. Вы подождете у садовой калитки, а потом я вас позову и представлю Франсуа как подругу его матери. Он, конечно, обо всем догадается, но не сразу.
– Как вы считаете, отец примет меня хорошо?
– О, с распростертыми объятиями, госпожа Вероника! – воскликнула бретонка. – Мы все будем так рады, если только… если только ничего не случилось. Все-таки странно, что Франсуа нас не встретил. Ведь нашу лодку было видно с любой точки острова, начиная от островов Гленан.
Онорина опять вернулась к тому, что господин д’Эржемон называл «глупостями», и дальше женщины шли в молчании. Веронику обуревали нетерпение и тревога.
Внезапно Онорина перекрестилась.
– И вы перекреститесь, госпожа Вероника, – посоветовала она. – Хоть монахи и освятили это место, здесь с древних времен осталось много всякого, что приносит беду. Особенно тут, в лесу Большого Дуба.
Под «древними временами» бретонка явно имела в виду времена друидов и человеческих жертвоприношений. И вправду, женщины вступили в лес, где дубы стояли в отдалении друг от друга, каждый на пригорке из замшелых камней, похожие на античные божества с их алтарями, таинственными культами и грозным могуществом.
Вероника, последовав примеру бретонки, перекрестилась, а затем вздрогнула и проговорила:
– До чего же тут уныло! Ни цветочка, словно в пустыне.
– Если потрудиться, цветы тут растут прекрасно. Вот увидите, какой цветник у Магеннока, в конце острова, справа от Дольмена Фей… Это место называют здесь Цветущим Распятием.
– Они и в самом деле хороши?
– Восхитительны, поверьте. Только места для посадки Магеннок выбирает придирчиво. Он готовит землю, трудится над нею. Смешивает с какими-то листьями, свойства которых известны ему одному. – И она добавила вполголоса: – Вы обязательно увидите цветы Магеннока. Таких нет нигде на свете. Чудо, а не цветы!
Обогнув холм, дорога резко уходила вниз. Громадная трещина разделяла остров надвое; вторая его часть была меньше первой и не такая высокая.
– Это место называется у нас Монастырь, – пояснила бретонка.
Меньший островок окружали отвесные иззубренные скалы, возвышавшиеся над ним словно корона. С главным островом он соединялся гребнем утеса длиною метров в пятьдесят и немногим шире стены донжона [4] ; издали этот узкий гребень казался острым, словно лезвие топора.
4
Донжон – главная башня замка.
Посредине утес прорезала глубокая расселина. На ее краях располагались лежни деревянного моста, перекинутого через пропасть.
Путницы ступили на мост, тесно прижавшись друг к другу: он был узок и раскачивался от их шагов и порывов ветра.
– Смотрите: вон там, внизу, на самом конце островка, уже виден угол Монастыря, – сказала Онорина.
Тропинка, по которой они теперь шли, пересекала луг, в шахматном порядке засаженный небольшими пихтами. Другая тропинка сворачивала вправо и исчезала в густом подлеске.
Вероника не спускала глаз с Монастыря, низкий фасад которого мало-помалу выступал из-за деревьев… но тут бретонка остановилась как вкопанная и, повернувшись к возвышавшемуся справа лесу, крикнула:
– Господин Стефан!
– Кого вы зовете? – спросила Вероника. – Господина Мару?
– Да, учителя Франсуа. В просвете между деревьями я видела, как он бежал к мосту. Господин Стефан!.. Что ж он не откликается? А вы его заметили?
– Нет.
– Но это явно был он, в своем белом берете… Впрочем, мост позади нас еще виден. Подождем, пока господин Мару не появится.