Аршин, сын Вершка
Шрифт:
— Здравствуйте, — поздоровались беглецы. — Что вы делаете тут в потёмках?
— Греемся, — ответил Полынец.
— Сегодня ночью такая яркая луна, что мы решили погреться, не растапливая печь, — объяснила Полынь.
Друзья молча привязали коней к дереву. Угрюмый вид стариков не сулил ничего хорошего. На них было жаль смотреть: оборванные, всклокоченные, в сшитой из множества самых разнообразных лоскутов одежде. Но, как видно, решительные лица друзей и хлысты у них в руках подействовали на хозяев сильнее, чем любезные просьбы: старики приняли гостей на
Что-то бормоча, Полынец и Полынь постелили путникам, но, увидев, что гости миролюбиво бросили хлысты в угол, стали перешёптываться:
— Слушай, старуха, обойдутся они и без подушек, — сказал Полынец.
— И я так думаю, — отозвалась Полынь и сунула подушки в сундук. — И одеял жалко, ни разу не стелены.
— Сними и одеяла и простыни, — распорядился Полынец. — А я спрячу матрацы. Ведь и они ни разу не были в деле.
Попрятав всё в чулан, они стали у кроватей.
— И кроватей тоже вроде бы жалко, — вздохнула Полынь.
— Да и пола жаль, он ведь деревянный, — согласился с ней Полынец.
Разобрав кровати, они затем разобрали пол и тяжело вздохнули:
— Как жалко, что земля не наша!
— Шут с ними, — выругался усталый Горох. — Ляжем на земле. Хорошо, что хоть крыша над головой есть.
— Тише, — одёрнула его Фасолька. — А то услышат — снимут и крышу, завернут в какое-нибудь тряпьё и упрячут в чулан.
А хозяева стояли перед дверью чулана и запирали её на шестнадцатый замок. Только на замки в этом доме не жалели ни времени, ни денег.
Друзья подстелили свои куртки Фасольке, а сами легли на голую землю. Не успели они и глаз сомкнуть, как старики выложили на стол краюху хлеба, горсточку соли, поставили кувшин воды и сели ужинать.
— Как бы не объесться на ночь глядя… — сказал Полынец, забрал половину краюхи, потом половину соли и спрятал всё на полку.
— Да и мне что-то не хочется. — Полынь разделила пополам оставшуюся долю и спрятала половину на полку.
Так они делили, делили, пока на столе ничего не осталось — ни хлеба, ни соли. Старики выпили воду и удовлетворённо вздохнули:
— Одно счастье, что за воду платить не надо. Потом завернулись в свои лохмотья и сели сторожить спящих: как бы те чего-нибудь не взяли. А друзья уснули так крепко, что даже не почувствовали, когда солнце заблистало за подслеповатым окошком хибарки. Проснувшись, все трое побежали к колодцу умываться, а вернувшись, не нашли ни коней, ни сбруи.
— Отвечай, куда сбрую девал? — прижали они Полынца к стене.
— В чулан спрятал. Уж больно жалко мне стало такую красивую сбрую! Зачем ею понапрасну пользоваться, если можно и так обойтись? — оправдывался вороватый скряга, пойманный с поличным.
— А кони где?
— Тоже в чулане. Жалко мне этих бедняжек. Стоит ли их мучить, если можно пешком ходить? — оправдывалась Полынь.
Друзья заставили всё вернуть и пригрозили старикам:
— Чтобы это было в последний раз! Мы больше не будем церемониться с вами, скряги несусветные! Если б вы могли, то и солнце у людей украли бы!
— О, это моя заветная мечта! — обрадовался По-лынец. — Я бы солнце под кадушку спрятал, чёрным платком замотал, а потом через щёлочку по одному лучику отпускал: кому сколько надо. У кого денег больше, тому и солнца побольше… А то ведь столько света, такая уйма тепла задаром пропадает! Изо дня в день во все стороны проливается.
— Ты просто сумасшедший! — разозлился Жёлудь. — До чего только не доводит жадность!
— И родник бежит без толку, — мечтательно продолжал Полынец. — Столько воды зря пропадает! А ещё, говорят, есть на свете реки, озёра, целые моря — страшно даже подумать! Вот бы всю эту воду в мой кувшин налить! Или хотя бы в мой колодец… Я бы тогда ничего не делал, только отпускал бы всем по капле, как в аптеке…
— Сколько капель, столько и денежек… Кто же на воду не раскошелится! радовалась Полынь, не в силах усидеть на месте.
— Рассказывай, рассказывай, что же ты умолк? — подбодрил Горох старого скупца, а сам едва удерживался, чтобы не вцепиться Полынцу в лохмы, которые тот уже десять лет не расчёсывал, опасаясь сломать гребень.
— Вот, скажем, встанешь ты, выйдешь на двор и надышаться не можешь. Столько воздуха, такая прорва — всё поднебесье к твоим услугам! И как подумаешь, сколько воздуха всякие ненужные создания понапрасну переводят, даже жить не хочется. Эх, если б весь этот воздух в свиной пузырь загнать! А потом по мерочке, по глоточку…
— Замолчи! — не выдержал Жёлудь. — Заткнись, старый негодяй! Это вы со своей старухой зря воздух переводите! Будь ваша воля, вы бы весь мир спрятали в свой чулан и держали под замком. А потом за деньги продавали бы: кому звезду с неба, кому земли горстку, а кому и вовсе ничего… Замолчи, скупердяй, а не то сейчас же раздавлю, как червяка!
— Идём, — успокаивала Жёлудя Фасолька. — Не трогай их, они и сами скоро ноги протянут. Видишь, от них лишь кожа да кости остались.
Друзья сели на коней, но только отъехали от хибарки Полыней, как разразилась гроза. Блеснула молния и ударила в стоявшее неподалёку дерево.
— А этих жадин даже гром не поразит! — возмущался побледневший от гнева Горошек. — Солнце — под кадушку!.. Видал, что придумали!
— При чём здесь гром, если мы сами позволяем таким гадам ползать по свету?! — воскликнул Жёлудь и, подхлестнув коня, поскакал прямо по лужам.
ЧЕМ ЛЕЧАТ ОТ ЗАВИСТИ
Чем дальше друзья удалялись от столицы Кривди-на государства, тем приятнее, обходительнее были встречавшиеся им люди и тем меньше приходилось друзьям опасаться посторонних глаз. Жёлудь всё чаще садился за свой дневник, а Горох и Фасолька пели с утра до вечера. Дружная троица весело доскакала до какого-то странного полуразрушенного селения, у которого было почему-то два названия: по правую руку от развалин висела доска с надписью «Не пройди», а по левую — «Не минуй». На обеих досках висели объявления с изображением Жёлудя, Гороха, Фасольки и с посулами Хоря щедро заплатить за голову каждого беглеца.