Артамошка Лузин
Шрифт:
— Говори, — заторопил поп.
— Осквернили наш стан и старца повергли в стыд разбойники, грабежники, царские ослушники…
— Какие?
— Рыщут, как звери, по лесам, по рекам и по всей земле грешной и не находят на ней пристанища и покоя от грехов своих.
— Кто же те грабежники?
Гонец долго морщил ободранный лоб и, вспомнив, ответил:
— Филимошка Лузин с сыном и черных кровей парень, тунгус — имя запамятовал.
— Дело толковое говоришь. Велю крикнуть самого воеводу, — сказал поп.
— Не надо, — гонец вяло махнул рукой, — говорю только тебе, ослушником старца не бывал.
— Велика ли рать грабежников? И куда их путь?
— Рать не велика, но злобна, разбойна.
— Ой, — вскочил поп, — страшны?
— Страшности превеликой! Сам видел. Путь держат на Иркутск. Именем государя клянутся!
— Государя?! — закрестился поп. — Надо немедля сказать воеводе!
Поп быстро скрылся за дверью. Гонец широко взмахнул руками и повалился на узорчатый ковер.
Вскоре вернулся поп и увидел, что посланец мертв.
Воевода щипал кудлатую бороду, шагал по избе. «Вести принес казачий доглядчик тяжелые. Монголы, отступив, множат силы и вновь пойдут приступом на городок и снесут городок Иркутский начисто».
Он позвал попа, старшину да приказчика. Не успел воевода и рта раскрыть, вбежал растрепанный казачий доглядчик:
— Батюшка воевода, на Ангаре струги!
— Где? — вскочил воевода.
— В полчаса ходу вниз по Ангаре.
Воевода скосил хитрые глаза:
— Поп, бери иконы. Старшина, сзывай почетных людей. Пусть идут с хлебом и солью.
— К грабежникам с почетом? Тому не быть! — рассердился поп.
— Не твоему уму судить. Я воевода, государев слуга, знаю, что творю!
Поп замолчал.
Почетная лодка отплыла. Филимон Лузин и Никита Седой приняли дары и почет.
Ватажники недоверчиво поглядывали по сторонам, но когда казачий старшина приказал выгрузить из лодки огненные запасы — порох и свинец — и выдать каждому ватажнику по чарке воеводского вина, все обрадовались, повеселели. Старшина передал воеводские слова. Воевода требовал скорым ходом ударить по монголам с северной стороны. Отсюда они не ожидают нападения и в страхе будут повергнуты в бегство.
Через лазутчиков и доглядчиков Эрдени-Нойон узнала о прибытии рати Филимона. Лазутчикам показалось, что приплыло несметное количество воинов. Среди монголов началась паника. Эрдени-Нойон решила не принимать неравного боя, спешно отступить. Это заметили воеводские казаки, бросились в погоню. Они без труда разгромили монголов.
Пашка Селиванов ринулся с казаками в погоню за Эрдени-Нойон. Ее защищали десять телохранителей-монголов. Казаки во что бы то ни стало пытались схватить Эрдени-Нойон живой. Она неслась на белом коне, по бокам едва поспевали два телохранителя. Казаки повернули коней, ударили наперерез, чтобы окружить беглецов. Эрдени-Нойон оглянулась, круто осадила коня. Конь порывисто дышал, выбрасывая из ноздрей пар, и бил копытом.
Близко слышались казачьи голоса:
— Лови!
— Аркань петлей!
Эрдени-Нойон быстро выхватила из-за пазухи своего синего шелкового халата белый платок, бросила его под ноги. Телохранитель мгновенно пронзил Эрдени-Нойон своим копьем и сам бросился под копыта разъяренных казачьих лошадей. Казачий старшина злобно ругался:
— Бабу и ту не могли пленить! Эх!..
Он взмахнул плетью и резанул по лицу первого попавшегося под руку казака. Тот зажал окровавленное лицо рукой, склонился к гриве коня.
Только сейчас к месту боя подошел Филимонов пеший отряд. Казачий старшина подлетел к Филимону на взмыленном коне:
— Вор! Я монголов повоевал! Твоя рваная рать в кустах хоронилась! Трусы!
Побелел Филимон от обиды и злобы, задрожали скулы, выхватил саблю и, подступив к казачьему старшине, грозно спросил:
— Я — вор?
— Вор! Грабежник! — крикнул старшина.
— От самого воеводы почетные люди встречали нас хлебом и солью! То как?
— Воевода — государев слуга, воров не милует! — захохотал старшина.
Ватажники рассыпались по кустам, вскинули пищали, пики, сабли:
— Бей воеводских!
— Гони!
— Измена!
Старшина крутился на разъяренном коне, ругался:
— Грабежники! На царских казаков руку поднимать! Тому не быть!
— Из лесов темных плыли, чтоб монголов повоевать. И мы русских кровей! — То был голос Никиты Седого.
Казаки заглушили его слова:
— Вы воровских кровей!
— Царские ослушники!
— Измена! — бросился Филимон к Никите Седому.
— Воевода хитер. Думка его прямая — изловить нас, — ответил тот. Спасайся, атаман!
Старшина вскинул саблю, и казаки бросились на ватажников. Казачий старшина подлетел к Никите Седому, рассек ему голову. Ватажники побежали в лес. Филимон кинулся в сторону, упал в рытвину.
— Обман и гибель… Изловили, как курей! — бил он в отчаянии себя в грудь.
Казаки заметили Филимона, стали ловить его.
Казачий старшина командовал:
— Живьем его! То приказ самого воеводы!
Филимон услышал предательские слова. Злоба закипела в нем, он вскинул пищаль, выстрелил в казака, но промахнулся. Казачий старшина приготовился метнуть аркан, чтоб накинуть на Филимона петлю, но вдруг взмахнул руками и мешком вылетел из седла. Филимон оглянулся и встретился взглядом с Чалыком. Это его меткая стрела пронзила грудь старшины. Казаки опешили, кони сбились в кучу, толкали друг друга.
Филимон забежал на пригорок, увидел ватажников:
— К дощаникам! Вплавь! Спасайся!