Артефакт. Ритуал на крови
Шрифт:
– Кто?
– Вчера к тебе приходил мужчина. Где он?
– Это придурок, что ли?
– Где он?
– А я откуда знаю?!
– Говори! – Игорь толкнул Кирилла, и тот со всего размаху уселся на потрёпанный диван. Пружины под парнем громко скрипнули.
– А что говорить-то? Он пришёл, я побежал, он за мной. А потом пропал.
– Где пропал?
– Там, – Кирюха мотнул головой в сторону окна. – Я бежал через дорогу на красный. Он за мной. Я уже на тротуаре был, с той стороны, оглянулся, а его нет.
– Как нет?
– Ну нет, и всё. Словно сквозь землю провалился. Я потом ещё немного пробежался, но он за мной не бежал, и я вернулся домой.
– Пропал, значит… – Игорь зашагал по комнате. – Неужели снова китаец?
– Да какой китаец? Это всё Ратников. Он мне заплатил, чтобы я его квартиру типа продал. Десять процентов обещал и нагрел, сука!
Кирюха плюнул на пол, который и без этого не отличался чистотой.
– Ратников? – Игорь остановился, посмотрел на него: – А, да. Ратников.
И вышел из квартиры, оставив парня лежать со связанными руками. Больше до него Игорю дела не было.
Глава пятая
Истории о пропавших людях, о найденных после, в лесу неподалёку, трупах без рук, ног, с ободранной кожей, отсутствующими глазами, рассказанные отцом Калебом, долго не давали заснуть. Не скажу, что отреагировал на них как девица, никогда в жизни и пальца не порезавшая, но узнать такое о тех, кто должен был противиться подобному, оказалось непросто. Я не святоша, и в Бога не верю, но высшие силы всё-таки должны существовать. Хотя бы для того, чтобы вот такие, как Этельвердская кодла по нашей земле не ходила.
Поначалу мне показалось, что это горячий солнечный луч просочился сквозь неплотно закрытые ставни, согревая камень, который во время перемещения никуда не делся и так и болтался у меня на шее, а через него распространяя тепло по груди. Но внезапно оно обрело вес, и меня чуть толкнули, заставляя сдвинуться на и без того неширокой койке, прижаться спиной к стене. Я подчинился, и освободившийся рядом матрас тут же прогнулся под тяжестью второго тела.
Я открыл глаза. Холли смотрела на меня, не отрываясь, почти не моргая.
– Зачем? – спросил я.
Она не ответила, приложила указательный палец к моим губам, заставляя замолчать, после прижалась ко мне, обнимая, и закрыла глаза.
Я лежал, словно деревянный, боясь пошевелиться, и слушал её тяжёлое дыхание, постепенно выровнявшееся, ставшее глубоким и тихим. Почти бесшумным.
«Не нравлюсь?» – вспомнился её вопрос. Холли не Марта, я и не мог их сравнивать. Марта – тёплая, солнечная, даже когда грустила или сердилась, смешная от того, как пыталась казаться серьёзной – доктор наук всё-таки в её-то возрасте, завкафедрой, и такая, от которой не хотелось отрываться. А Холли… Я не знаю её, совсем не знаю. Почему в её возрасте выглядит лет на десять старше, почему тянет на себе такое хозяйство, которое и мужчине было бы в тягость, почему одна, почему… Сплошные вопросы, на которые у меня нет ответов.
И которые я точно не буду задавать, не стоит. Я вернусь в свой мир, свою жизнь, к моей Марте, а она останется и будет так же покрикивать на непослушную дочку – свою уменьшенную копию, разливать пиво платящим за него и…
Мысль додумать я не успел – уснул, а когда проснулся, солнце уже вовсю светило в открытое нараспашку окно, а на табурете у койки стоял кувшин с водой и лежал кусок горячего хлеба. И в комнате я был один.
Быстро приведя себя в порядок, я прошёл на кухню, где ждал завтрак. Или обед? Тот же хлеб, что лежал сейчас у меня в кармане, творог в глубокой чашке, обильно политый чем-то сладким, вкус чего я не распознал, нарезанное большими ломтями вяленое мясо и кувшин с молоком.
– А есть горячая вода? – спросил я, выглянув в зал.
– Умыться?
– Хотел чаю налить.
– Чаю?
Холли прекратила натирать стойку и удивлённо посмотрела на меня.
– Извини, до вас же его ещё не довезли.
– Что это?
– Это заваренные на кипятке травы.
– А, – потянула она, – шалфейная настойка. Подожди.
Я вернулся за стол, и через пару минут Холли поставила передо мной большую кружку с жидкостью, очень сильно пахнущей мёдом и… шалфеем. А о чём я подумал, когда услышал название? Вот только она тоже была прохладной, а хотелось чего-то горячего. Но, похоже, придётся перетерпеть.
– Тебе нужна помощь? – спросил я у Холли, которая теперь стояла рядом со мной и смотрела, как я жую мясо, запивая его настойкой.
– Нет, мне Фиби поможет.
– Тогда я пройдусь. Хочу посмотреть на ваш город. Ты не против? —показал я ей на вчерашний жилет, который одел и сегодня.
– Нет. Тебе не стоит ходить в балахоне.
Балахон! Точно! А я вспоминал, как эта накидка-мантия называется.
– Подскажи ещё, как дойти до церкви?
– К отцу Калебу? Выйдешь, поверни направо. Там до площади, и увидишь.
– Спасибо!
Встав, я, не осознавая, что делаю, наклонился и поцеловал Холли в щёку. Она почти не отреагировала, только пожала плечами, а после отвернулась, подошла к печи и начала что-то в ней ковырять большой кочергой. Что ж, видимо, ночью всё-таки ничего не произошло. Или произошло, но я не понимаю, что и как на это реагировать. В любом случае пиво у неё очень уж крепкое, и пить его я больше не буду – память мне нужна.
Я бывал в старой Европе, а ещё изучал историю и поэтому представлял, как должен выглядеть этот городок, но всё равно то, что видел, было неожиданно и неприятно. Нет, в моём веке по всему миру тоже хватает грязных улиц, заваленных мусором и нечистотами, но они всё это, как правило, ожидаемо, с учётом уровня развития государства и народа. Здесь же… Мне приходилось идти, не разглядывая здания и людей, а смотря под ноги, чтобы не наступить на что-то, что потом будет невозможно отмыть, и придётся либо вонять вместе с сапогами, либо выбрасывать их и тратить деньги на новые.
Кстати о них. Что там, в горном Китае, что сейчас, как я предполагаю, в западной Англии, их у меня не было. И если в лесу платить ни за что не требовалось, то в городе почти всегда есть необходимость в приобретении каких-то вещей. Или информации. Первые вполне можно получить в порядке обмена, а вот со второй такое обычно не проходит. И как быть?
А информация мне сейчас была ох как нужна. Если я правильно понял, Ху меня сюда отправил, чтобы я решил проблему с той кликой, которая поселилась в аббатстве. И в первую очередь – с Этельвердом. Справедливый, так он себя называет. Вроде как, только он честно и без каких-либо грешных мыслей чинит суд над людьми божьими в этом месте. Послушал я вчера отца Калеба и других, кто сидел с нами за одним столом.