Артефакт
Шрифт:
– Видела, – кивнула она. – Можно, я домой поеду?
– Можно… – сказал я. – Так кто это был?
– Он… – беспомощно покосилась Ирка на возникшего в дверях Виталика.
Надо сказать, я не очень удивился такому ответу. Схожий ответ пришел и мне в голову, едва я отбросил свои нелепые подозрения относительно Гельмана… Со вчерашнего дня я не отлучался из этой реальности, зато Кегля где-то славно поспал…
– Когда? – уточнил я.
– Сегодня утром, – смиренно доложила Ирка.
– Да… Ничего себе… – сокрушенно покачал головой Кегля. Однако
– Значит, говоришь, высыпался? – хмуро взглянул на него я. – А милая тебе случайно не снилась?…
– Ты это к чему? – искренне удивился Виталик.
– Это я к тому, что ты, похоже, теперь во сне путешествуешь.
– Это не я! – возразил он. – С какой стати, ты что?!.
– С такой стати, что теперь ясно, у кого твой медальон похоронный.
– А… – сообразил Кегля. – Так это что ж, я… теперь в любой момент могу туда… – Ему этот факт, видно, не очень по нутру пришелся. А меня, наоборот, прямо-таки подмывало сдавить медальон в кулаке. Надо отдать должное этому недалекому «родственничку» Кегли – ему удалось вывести меня из себя.
– Зачем он это сделал?! Что ему нужно, «брелок» этот чертов? – с досады заорал я на ни в чем не повинную Ирку, выдернув из-за ворота злосчастный шумерский логотип.
– Кто? – переспросила Ирка: губы у нее тряслись.
– Извини… – виновато сказал я, взяв себя в руки: уж на кого мне не стоило орать, так это на Ирку… Да и злиться-то мне было не на кого, кроме как на самого себя, как ни крути… И я злился…
Я подыскал среди руин подходящую для такого случая вещицу – дубовую ногу, выломанную из моего же письменного стола. Потом проверил, на месте ли револьвер, и стянул с шеи медальон.
– Лучше сматывайтесь отсюда, – сказал я им и отправился на кухню, чтобы лишний раз не травмировать Иркину психику.
Понятия не имею, насколько досада способна влиять на сверхъестественные процессы, но медальон в этот раз избавил меня от своих капризов. Когда я вернулся в гостиную – все там уже было в ажуре – чинно, уютно и прибрано. Дом родной… Только копия Клее – картина из моих утопий – вызывающе ярким пятном на стене демонстрировала свою чужеродность. А в одном из кресел – в том самом, где только что сидела «проводившая» меня Ирка, – теперь устроилась Юля, и даже поза у нее была та же – эмбриональная. Синяки и царапины на лице Юли гораздо выразительнее живописи Клее свидетельствовали о том, в каком мире я оказался.
– Мне надо домой, – угрюмо взглянула она на меня: они с Иркой определенно сидели на одной волне…
– Ты меня узнаешь? – спросил я на всякий случай.
– Мне надо домой, – монотонно повторила она. – Почему ты запер дверь?
Что ж, этого следовало ожидать…
– Я не тот, за кого ты меня принимаешь, – сказал я. – Ты, видно, пообщалась с моим братом?
– С братом?
– Это я вытащил тебя вчера из того кабака.
Юля кивнула, продолжая подозрительно меня разглядывать.
– Он… плохо с тобой обошелся?
– Ты шизофреник? – склонила она голову набок.
Я и забыл, что она врач…
– Допустим, – сказал я. – Тебе это только сейчас пришло в голову?
– Нет…
– И когда это со мной началось?
– Вчера.
– В какой момент?
– Когда ты вылил на меня графин воды и спросил, кто я.
– Вылил на тебя графин воды?
– Я была без сознания.
– А что случилось?
– Не знаю… У меня закружилась голова, и я потеряла сознание.
– Когда мы с тобой обнимались?
Она промолчала.
– И что было потом?
– Потом ты отобрал у меня пистолет, который сам подарил, и перестал со мной разговаривать – просто не обращал на меня внимания. Я хотела уйти домой, но ты меня не пустил и запер дверь.
Она встала.
– Я подумала, что ты… превратился в маньяка – в последнее время со многими это случается… Но ты меня не тронул… Когда утром ты ушел, я пыталась выбраться из квартиры, но мне не удалось… Так ты меня теперь отпустишь? – спросила она мягко, но настороженно, очевидно, опасаясь спугнуть момент «просветления», которое на меня снизошло.
– Меня долго не было? – уточнил я.
– Несколько часов, – пожала она плечами, – или ты имеешь в виду… свою болезнь?
– А ты в психушку звонить не пробовала? – поинтересовался я.
– Смеешься?.. Ничего же больше не работает… Ты, действительно… – Она подошла ко мне ближе, внимательно всматриваясь в глаза. – Ты так спасаешься, да?.. – И в ее голосе прорезались нотки жалости к моей ранимой, блуждающей личности. Она видела в этом болезнь, но какая разница, если попала она в самую точку.
– Я-то ладно… – вяло отмахнулся я, мучительно сознавая собственное убожество перед этой хрупкой мужественной девочкой. Только ее жалости мне сейчас и недоставало!.. Она ведь не могла сбежать отсюда, как это делал я всякий раз, когда уж слишком «припекало». Она оставалась тут – один на один с этим кошмарным ошметком реальности, и она еще за меня переживала…
– Тебе-то это как удается? – спросил я с безысходной тоской: то, что она избегла общей участи и осталась такой же, какой и была, – не вызывало у меня сомнений. Как только сама она могла выносить все это, находясь в здравом уме? Вот ведь почему она думала, что я «так» сбегал… Гельману определенно было попроще – а вон как его скрутило…
– Думаешь, это конец?.. – спросила Юлия, так ничего и не ответив на мой вопрос: он явно был признан риторическим. А вот ее вопрос для меня риторическим не был, я знал обо всем этом куда больше ее…
– Нет… – покачал я головой. Потом подошел к столу и прислонил к нему его пятую ногу: моя злость улетучилась – от нее осталась одна только решимость, и это было хорошо.
– Тебе, наверно, действительно лучше пойти домой, – сказал я. – Со мной снова могут возникнуть проблемы… Я тебя провожу.