Артефакт
Шрифт:
– Хочу отвести ее домой, – сказал я, уворачиваясь от прямого ответа.
– Зачем? – удивленно вскинул брови Кегля – видно, уворачивался я не особенно удачно. Однако Виталик продолжал смотреть на меня с искренним недоумением: похоже, он ни о чем не догадывался…
– Затем! – зло отрезал я, пустив в расход скопившийся во мне адреналин.
– Сердитый… – примирительно констатировал Кегля. – Ну, давай отвезем…
Я наклонился над омоновцем, забрал у него автомат и повесил на плечо. Кегля подхватил второй и направился к «Хаммеру».
– Времени все меньше остается, –
– Успеем, – нарочито бодро откликнулся я, взглянув на Юлию. Ее лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций. Я кивнул, чтобы она садилась в машину.
Кегля включил двигатель и резко рванул с места:
– Французика нашего отпустили, – сказал Виталик. – Даже не представляю, как он вывернулся… Хотя Франции-то, считай, уже нет – какой из него теперь шпион…
– И где он? – лениво поинтересовался я, старательно скрывая волнение: «Неужто Насим тут нарисовался?..»
– Пока не знаю, – пожал плечами Виталик и, почти не снижая скорости, вывернул на Литейный. – Где-то гасится… Если оружие надыбает – а он надыбает, сам понимаешь, – к тебе придет. Но ты же готов…
Мы неслись по Литейному в сторону Загородного, стремительно лавируя между искореженных, обгорелых автомобилей и щербатых воронок, оставленных в асфальте явно не ремонтными службами, и Кегля проделывал эти маневры с таким невозмутимым видом, будто занимался подобным слаломом всю свою сознательную жизнь.
Повсюду я видел тела на асфальте, правда, из комфортабельного салона «Хаммера», сквозь тонированные стекла, они не казались такими уж реальными, словно пропадал эффект присутствия. Застывшие в нелепых позах трупы были похожи на брошенных кукол, и я вдруг подумал: «Как дети… Они ведут себя как дети, отрывающие куклам головы… Дети, ломающие свои игрушки… просто такие игры…»
Время от времени нам встречались и живые… Они двигались крадучись или замирали вовсе, когда к ним приближался «Хаммер»: вероятно, эта древняя повадка – замирать – связывала нас в истоках эволюции еще с насекомыми, только вряд ли она приносила большую пользу на улицах города…
Кегля уже подъезжал к Невскому, когда навстречу нам вывернула колонна бронетранспортеров с красными сигнальными флажками по бортам. Виталик выругался и с ходу въехал во двор Мариинской больницы, протаранив решетку ворот и протащив ее за собой с десяток метров. Сдав назад и избавившись от решетки, он снова надавил на газ, нырнул под арку во дворе, резко ушел вправо, перепахал пару газонов, окруженных скамейками, и снова вырулил на асфальт. На полном ходу он снес ворота и на другой стороне больницы, выскочив, в конце концов, на Маяковского.
– Не любишь пробки? – поинтересовался я.
– Это ребята из Москвы, нам в такой пробке не выжить, – пояснил Кегля.
Я посматривал на него искоса и отчетливо видел, насколько сильно этот «приблудный» Кегля отличается от моего, «домашнего». Не зря я, видно, тогда Виталика шпынял – вон ведь какой тореро из него образоваться мог, если бы в свое время этот папочкин сынок школу хорошую прошел… Меня так и подмывало задать ему парочку вопросов относительно наших общих интересов. Но я даже не представлял, с какой стороны мне зайти, чтобы себя не выдать, поэтому продолжал помалкивать.
– Возьми, – нарушил молчание Виталик, протянув мне связку ключей. – Дома его не было, но теперь-то он уж точно разозлится, так что скоро и тебя выдернет, а я его тут встречу…
– Милое дело, – кисло отозвался я, взвесив в руке ключи от своей квартиры. – А что ж ты его не дождался?
– Да так… Прогуляться решил… – как будто слегка смутившись, пожал плечами Виталик. – Тихо там у них, будто ничего и не происходит.
Это он в самую точку попал – мне и самому так казалось…
Кегля вылетел на Невский, по-прежнему не снижая скорости. Вероятно, он правильно делал: в такие смутные времена «Хаммер» наверняка был притягательной мишенью. Со стороны площади Невский был перегорожен баррикадой из развороченных автомобилей, и эта баррикада выглядела довольно оживленно: множество вооруженных людей копошилось в ее ржавых кишках, что-то деловито перетаскивая и кантуя. Когда Виталик в очередной раз свернул и ушел направо, по Марата – они проводили нас пристальными взглядами. Я услышал пару хлопков автоматных выстрелов, а затем что-то гулко ухнуло, и нас резко бросило влево. Позади пышно расцвел алый тюльпан разорвавшейся мины. Кегля выровнял машину и еще прибавил газу.
– Идиоты, – сказал он. – Здесь же никто не ездит…
Эти слова ни на йоту не прояснили мою картину мира. Хотя подобные нюансы вряд ли могли что-то всерьез прояснить. Я видел, что мой город здесь превращается в кипящий котел войны, но в этом ведь не было ничего оригинального: тысячи лет в тысячах городов на этой земле люди заваривали такую же бессмысленную кашу. И всякий раз потом упорно ее расхлебывали, обычно даже гордились этими своими подвигами… И что же, теперь эта каша варится только тут, и нечем ее подсластить? Больше никаких перемирий? Долгожданная последняя каша ненасытного человечества?.. Так, может, оно и к лучшему, что эту кашу варят теперь только здесь, в этой забытой Богом реальности?..
Мне и прежде приходилось встречать людей, которые упивались войной. Война, видимо, была единственным средством их самовыражения. Они врастали в нее, отдавались ей истово и без остатка. Эти бравые парни становились идеальными машинами для убийства: на войне для этого всегда находятся железные оправдания… А здесь, кажется, и оправдания никакие не требуются: просто это их мир, где они могут безоглядно играть в свои игры – отрывать головы «куклам»…
Мы проскочили Марата до самой Разъезжей без каких-либо новых приключений. Здесь я попросил Кеглю свернуть. У Пяти углов Виталик притормозил:
– Куда дальше? – спросил он.
– Все, приехали, – сказал я и обернулся к Юлии: она молча открыла дверцу и выбралась из машины.
– Сейчас вернусь, – прихватив на всякий случай автомат, я последовал за девушкой.
– У тебя хороший друг… – сказала Юля, когда мы зашли в подворотню. – Он тоже приезжий?
– Приезжий?.. – удивился я, но тут же вспомнил про свою местную легенду. – Нет… Он здешний… Но парень неплохой, ты права.
Юля остановилась:
– А он знает, что у тебя бывают эти приступы?