Артефакт
Шрифт:
–– Я награжу Суронтона за усердие, – отозвался Банапал. – Что слышно о горной Шобрии? Прошёл год, как их вождь Канишка приезжал ко мне с данью и целовал пыль у моих ног!
–– Царь, о великий! – согнулся в поклоне Зантаран, любимец и друг Банапала – никто другой не осмелился бы поправить царя царей. – Канишка – царь!
Банапал улыбнулся. Он вспомнил нищего царя пастухов-горцев. Канишка источал бараний потный дух и пускал слюни из нечистого рта.
–– Царь. Ха-ха-ха-ха-ха!
Вельможи подобострастно ударились в хохот и веселье от царской шутки.
–– Так что же, царь и брат мой Канишка?! –
Царь царей продолжал шутить. Вельможи гоготали. Дань с покорённого Египта превышала десяток тонн серебра и почти полтонны золота в год, а что могли дать нищие пастухи? Шкурки сурков, из которых шили варежки для стрелков из лука, охранявших ассирийские рубежи на берегах Каспийского моря, самой северной границе?
–– О, величайший, могучий Канишка, – юродствовал Зантаран, – пренебрёг своей священной обязанностью. Он не прислал куропаток и шкурки сурков. Когда посланник с отрядом прибыл в ставку царя, великий Канишка уехал в горы охотиться вместе со всем своим народом. Посланник нашёл стан Канишки пустым.
–– Охотиться? – Банапал недоумённо повёл бровью.
–– Да, о, величайший!
–– Но это бунт! Хе-хе! Вы привезли Канишку на расправу?
–– Нет. Не поймали. Но привезли его жену и дочерей.
–– Да-а-а… Всегда одно и тоже. Мы приняли Канишку, как брата, одарили своим расположением, а он ответил коварством.
–– Ха-ха-ха-ха!!! – смеялись придворные.
–– Величайший, Канишка, видно, решил воевать с нами! – гадливо подсказал Зантаран.
–– Воевать?! Ха-ха-ха-ха-ха!!! – Банапал от души веселился. – Какая страшная весть!
–– Горе нам! – продолжал дурачиться Зантаран.
–– Горе нам! Горе! – раздались голоса в потоке смеха.
Вскоре вельможи устали смеяться, утирая слёзы бессилия…
–– Что ж, пока моего брата Канишку ловят наши отважные лучники, мы накажем его семью! – продолжая веселье, улыбаясь, возвестил Банапал. – Отдадим царицу и царевен карлику Асоту!
Вельможи опять заржали, неистово, до новых слёз. Когда Банапал в ударе, с ним не заскучаешь! Карлик Асот, пленный и дикий урартец, жил во дворце царя царей и потешал на пирах, показывая срамные места и ругаясь на непонятном языке. У Асота был неимоверной величины жилистый член, ему, ради забавы, отдавали на соитие жён и дочерей покорённых царей и князьков. Он доводил несчастных до безумия, орудуя своим огромным инструментом.
–– Асот зазнался сверх меры! – заметил Зантаран. – Он делит ложе только с царицами!
–– Да, друг мой, пора положить этому конец, – смеясь, согласился Банапал. – Повеселимся сегодня на славу! Когда Асот растлит дочерей Канишки, доставим ему последнюю честь – посадим на кол, как царя!
–– Ха-ха-ха-ха-ха!!! Слава тебе, о величайший!
Пока шли приготовления к забаве – грязную жену Канишки и его чумазых дочерей привязывали к столам, на которых придаст их сладостной и мучительной смерти обречённый карлик, Банапал, из тронного зала, зашёл в свою опочивальню выпить вина и записать шутку, придуманную Зантараном: «великий и могучий царь Канишка» – это что-то! Во время пира, который Банапал даст в честь покорителя иудеев Замбатала (девять тонн серебра из Иерусалима!), он расскажет вельможе о новой
Банапал, усмехаясь, присел за письменный стол, высеченный из базальтовой глыбы, быстро и нервно стал царапать острой палочкой по мягкой, податливой глиняной табличке: «Я, Банапал, сын великого Асархаддона, царь Ассирии, царь царей, царь четырёх сторон света и всего живущего на земле, в страхе и печали терзаю свою душу – великий и могучий царь горных пустухов Канишка пошёл на нас войной». Банапал не сдержал смеха, представив, как будет потешаться Замбатал, читая на пиру эту шутливую табличку. Да, надо не забыть приписать: горе нам!
Банапал приписал.
В покои, кланяясь и глядя в пол, вошёл распорядитель забав Булбакал:
–– О, величайший, всё готово. Вельможи собрались.
Банапал отпил глоток вина из серебряного кубка, бросил в золотую вазу палочку для письма. Впереди была жгучая забава – предсмертные судороги в сладостных конвульсиях жены и дочерей Канишки, непонимающий взгляд карлика Асота, когда ему объявят волю великого и его бледность, перед мучительной казнью, а потом и сама казнь – карлик будет хрипеть на колу, давясь кровью.
Представив всё это ярко и отчётливо, Банапал вскочил с сиденья, пошёл прочь из опочивальни, но вдруг задержался в дверях, нашёл взглядом неграмотного и немого прислужника Огоба (вырвали язык, чтобы не взболтнул лишнего, слыша столько тайн!), приказал, раздражаясь:
–– Огоб, собери таблички на полках с указами и отнеси их в цех обжига, а оттуда в архив!
Когда шаги величайшего стихли, Огоб, разогнувшись, вздыхая, собрал с полок таблички с новыми указами и законами, увидев на столе исписанную свежую табличку, присоединил её к общей стопке, и понёс в цех обжига. Оттуда табличка с «великим царём Канишкой» перекочевала в архив – пира в честь ограбления Иудеи не случилось – пришла весть, что вспыхнуло восстание знати в Вавилоне, и Банапал, торопясь лично расправиться с бунтарями, совсем позабыл о шутливой записи… И никогда уже о ней не вспомнил…
*****
Наше время.
Санкт-Петербург. Институт древней истории Академии наук РФ.
Аудитория зачарованно внимала соискателю докторского звания. Этот волевой, высокий, сорокалетний красавец, в идеально сшитом костюме, горячась и сверкая глазами, размахивая указкой перед плакатами с картой археологических раскопок на севере Ирака, всего несколько лет назад освобожденном от банд террористов, буквально зачаровывал публику и коллег-историков из оценочной комиссии.
–– И, наконец, главное доказательство моего открытия, эта табличка, найденная нами в раскопанном архиве царя Банапала, – Асадов взял в руки древнюю табличку с клинописной вязью птичьих следов, показал её аудитории, а на большом видеоэкране табличка была показана во всех подробностях. – Вот дословный перевод: «Я Банапал, сын великого Асархаддона, царь Ассирии, царь царей, царь четырёх сторон света и всего живущего на земле, в страхе и печали (непонятно) свою душу – великий и могучий царь горных ( сколото) Канишка, пошёл на нас войной! Горе нам!».