Артем (Федор Сергеев)
Шрифт:
В апреле Артем послал Екатерине Феликсовне Мечниковой в Москву большое письмо. Поражает в этом письме широта интеллектуальных интересов Артема, его своеобразный анализ явлений современной литературной жизни России. Откуда брались силы и время у этого измученного тяжелым физическим трудом грузчика, ведшего одновременно напряженнейшую работу партийного организатора и пропагандиста, для систематического чтения книг, получаемых с родины? Книги эти не просто прочитывались, но подвергались глубокому осмысливанию.
Артем писал: «…Книги Ваши я прочел. Есть таланты, которые не стареют. В 70 лет Бебель [25] сохранил всю пылкость и страсть агитатора, какою он обладал в 25 лет. Он лишь прибавил к ней
25
Август Бебель (1840–1913) — один из основателей германской социал-демократической партии.
Когда читаешь Толстого (я говорю про себя), становишься таким спокойным и уравновешенным, как тот порядок, те условия, в которых жили и умирали герои Толстого. Горький же либо заражает своей пылкостью, либо заставляет переживать все муки недоумения, муки мысли, которая не додумана и не может быть додумана. Его песни, им нет равных в мировой литературе. Зато его повести слабее слабого по законченности и разработанности образов. О них, образах, далеко нельзя сказать, что они высечены из мрамора. Рельефность этих образов только кажущаяся. Если откинуть красочность языка, своеобразную способность сливаться с природой, останется лишь недодуманная мысль, воплощенная в незаконченный образ. Видите ли, я читал Толстого, находясь под влиянием Горького. И эти мысли невольно пришли мне в голову.
Я обладаю несчастной особенностью: если у меня зашевелится какая-либо мысль, я не могу не додумать ее. А когда я додумал или пришел к заключению, которой меня удовлетворило, я не могу не высказать этой мысли. Поэтому в моих письмах Вам всегда так много, по-видимому, лишнего, не вызванного содержанием предыдущего. Но я только я. В письмах к Вам и вообще я говорю о том, что переживаю. И именно внутренние переживания единственно меня занимают. Во внешности я всегда неряха. Не только в смысле манеры носить одежду, но еще больше в особенности вообще не замечать деталей обстановки. Если я тем более занят обдумыванием чего-либо, хотя бы во время работы, напрасно кто-либо будет звать меня, обращаться ко мне. Надо меня толкнуть, крикнуть над ухом или сделать еще какое-либо необычайное и резкое движение, чтобы я вышел из состояния задумчивости. Но странно, что даже на опасных работах я ни разу сильно не поранил ни себя, ни других. Делаю машинально, без участия сознания, и, однако, с полным различием самых мельчайших деталей. Какая-то двойственная и притом раздельно двойственная работа сознания. Два отдельных сознания в одном теле. Многие приписывают это тому, что я не понимаю того, что мне говорят. Но я ведь одинаково отношусь и к команде или обращению на русском языке».
Начал письмо с мыслей о крупнейших явлениях современной ему русской литературы, а кончил штрихами своего психологического портрета. И во всем предельная искренность, желание самому понять и осмыслить прочитанное и увиденное, по-своему проанализировать и прийти к заключению о том, что волновало и привлекало внимание.
Ленский расстрел
Весть о кровавых событиях в России долетела до Австралии. Царские палачи расстреляли мирное шествие рабочих на Ленских золотых приисках. 270 человек убито, 250 ранено. Так ответил царизм на скромные требования рабочих далекой Лены об установлении 8-часового рабочего дня, увеличении заработной платы и отмены штрафов. В угоду английским акционерам «Лензолото», в угоду русским капиталистам была произведена эта зверская расправа.
На запрос социал-демократов в Государственной думе о Ленском расстреле царский министр внутренних дел Макаров заявил: «Так было и так будет!»
По всей России прокатились массовые политические забастовки: бастовало более 300 тысяч человек. По словам Владимира Ильича Ленина, «Ленский расстрел явился поводом к переходу революционного настроения масс в революционный подъем масс» [26] .
Некоторые члены Союза русских эмигрантов требовали немедленного возвращения в Россию и применения террора к палачам русских рабочих. В ответ на эти настроения выступивший на собрании союза Артем говорил:
26
В. И. Ленин, Соч., т. 18, стр. 86.
— Ленские расстрелы наиболее ярко показали, что главные палачи не в России, а в Лондоне, Париже, Нью-Йорке. Пойдите в музей Брисбена, и вы увидите модель самого большого самородка (золота) в мире, найденного в Сибири, на Лене, и отправленного на монетный двор в Лондон. Разве не мировые хищники были подстрекателями и требовали от царя и царских лакеев суровой и решительной расправы с осмелившимися поднять голову русскими рабочими? Возвращаясь в Россию и применяя не массовую борьбу, а террор, мы ничего не сделаем с мировыми хищниками и палачами. Мы должны развивать борьбу в мировом масштабе. Нам здесь нужна сплоченная организация, своя газета, в которой мы могли бы освещать такие события, как Ленский расстрел, газета может проникнуть ко всем товарищам, разбросанным по Австралии…
«Эхо Австралии»
В конце июня 1912 года труды Артема по выпуску в свет первой в Австралии русской газеты увенчались успехом. Работая грузчиком на пристани и одновременно в Союзе русских эмигрантов и в местной социалистической группе, Артем сделался также единственным работником «Эхо Австралии» — так назвали русскую газету в Брисбене. Он писал газету, вычитывал корректуру, рассылал номера подписчикам, вел переписку с корреспондентами. «Убийственно тяжело», — коротко говорил своим далеким друзьям Артем, а сам догружал себя еще переводом на русский язык с английского фундаментального труда Маркуса Кларка «История австралийской каторги». Это и была настоящая жизнь для Артема.
Вскоре Артему удалось часть работы! по газете передать специально подобранному для этого дела товарищу.
«Эхо Австралии» живо отзывалось на самые жгучие вопросы жизни. Изображаемые на полосах газеты неприкрашенные картины австралийской демократии, условий труда в «счастливой стране», описание классовых битв и осуждение политики «рабочего правительства», которое сделалось цепным псом австралийской буржуазии, — все это направление газеты послужило в итоге для властей основанием для ее закрытия. С этой целью «демократы» выволокли на свет и применили заплесневевший от времени закон 1836 года, изданный для каторжных поселений Австралии той далекой эпохи.
Артем спокойно воспринял запрет на выпуск «Эхо Австралии». Газета была переименована в «Жизнь рабочего» и продолжала прежнее революционное направление.
В Брисбене Артем сталкивался с различными людьми, которые имели самое фантастическое представление о России. Так, однажды в беседе с «почти» социалистом-учителем зашла речь о школьном образовании в Австралии и в России.
Артем сказал собеседнику, что русские дети в Брисбене боятся ходить в школу, потому что в австралийской школе бьют беспощадно. Австралийский учитель нашел это утверждение нелепым, считая, что палка совершенно необходима при воспитании ребенка.